Он посопел носом – врач все не уходил, и сестра возилась с какими-то своими инквизиторскими штучками, шуршала в углу. Очевидно, они и не собирались уходить. Любопытство, что ли, их разбирало?..

– Здравствуйте, – сказал Никоненко несколько грубее, чем следовало бы, – вы меня слышите?

Глаза распахнулись моментально, как у куклы. Глаза были карие, страдающие и странно живые по сравнению с неподвижным желтым лицом.

– Я капитан Никоненко из уголовного розыска, – продолжил он быстро, – мне нужно задать вам несколько вопросов.

Она продолжала смотреть так напряженно, что у капитана от ее взгляда зачесался лоб.

– Вы меня понимаете?

– Она все понимает, – вмешался врач, – у нее ранение, а не слабоумие.

Никоненко на него даже не взглянул.

– Мне нужно с вами поговорить. Вы можете говорить со мной?

Молчание.

– Вы слышите меня?

– Слышу, – вдруг произнесла она отчетливо и довольно громко. – С Федором все в порядке?

С каким Федором? Он ничего не знает ни про какого Федора!

А, с Федором!..

– Все в порядке, – уверил он, хотя понятия не имел, в порядке ее сын или нет. – Я должен поговорить с вами про школьный вечер. Помните вечер?

Она моментально утратила к нему всякий интерес, и как будто даже плечи у нее опустились.

– Мария, кого вы видели, когда шли по двору? Вспомните, пожалуйста! Кто-нибудь шел вам навстречу?

– Не знаю, – сказала она громко, – никто не шел. Там… Сидорин курил. Я его видела.

– Где? Где он курил? Далеко от вас, близко?

– У самых ворот.

– А что он курил?

Она молчала.

– Вы хорошо его видели? У вас вообще хорошее зрение?

Больные неподвижные глаза опять уставились на него.

– Я видела хорошо. У него светлая куртка. Я поскользнулась на крыльце и ухватилась за него. Я опоздала, потому что Алина делала мне прическу.

Алина?! Алина делала ей прическу?! Эта рыба-угорь, очковая змея, у которой даже голос меняется в зависимости от того, с кем она разговаривает – с министром Потаповым или с капитаном Никоненко?!!

– Когда вы выходили из школы, кто шел впереди вас?

– Димочка, – выговорила она, – Лазаренко. Дина. Женя Первушин. И из параллельного класса кто-то. Не помню. Много.

– Тамару Селезневу вы не видели?

– Я не знаю никакой Тамары Селезневой.

Да. Все правильно. Вряд ли она знает Тамару Селезневу.

– Тамару Борину, я хотел сказать.

– Нет.

– А Потапова?

Она помолчала, все так же пристально глядя на капитана. Ему показалось, что кожа у нее на лбу сморщилась и покраснела.

– Потапова я видела только в президиуме. Я хотела к нему подойти, но не решилась. Мне так нужно было к нему подойти!

– Зачем?

Она молчала и только смотрела.

– Маша, зачем вам нужно было к нему подойти?

– Мне было нужно, – и опять молчание.

– Вы видели, как подъехала ваша подруга?

– Нет. Я слышала, как Федор закричал «Мама!», и увидела, как он бежит. И все. – Она вдруг тяжело задышала, так что одеяло ходуном заходило там, где положено быть груди. Врач за плечом Никоненко шевельнулся, как будто сделал движение, чтобы подойти. – Его могли убить. Его могли убить вместо меня. Он совсем маленький. Ему не много нужно.

И она заплакала. Лицо не изменилось, не сморщилось, только из лихорадочно блестящих глаз разом