И фамилия у нее была никакая не Питерс. Фамилия у Зои была Петракова, и она ее ненавидела.

– … думаю, что через несколько дней переведем в обычную палату. Организм молодой, здоровый, сильный, все будет в порядке!

Самое грустное, что Потапову было наплевать на Манин организм. Он чувствовал, что виноват перед ней, только и всего.

– Вы хотите с ней поговорить?

– А она уже может говорить?

– Немножко может, – улыбнулся врач. – Пойдемте?

Потапов не был готов говорить с Маней, но ничего не поделаешь. Не кричать же, что говорить с ней он не хочет! Зачем тогда приезжать?

Маня лежала на высокой узкой коечке, прикрытая нищенским байковым одеяльцем, и вокруг ничто не напоминало интерьер сериала «Скорая помощь», который с удовольствием смотрела потаповская мать. Правда, в углу бодро пикал какой-то прибор, выделявшийся блескучей европейской внешностью из окружающего убожества, но Потапов так и не понял, имеет он отношение к поддержанию Маниного здоровья или нет.

Сестра в зеленой хирургической робе поставила на пол трехлитровую банку с шикарным букетом, за которым Потапов заезжал в «Стокманн», подошла и взяла Маню за руку.

– К вам пришли, – сказала она фальшиво-бодрым голосом, – давайте-ка глазки откроем и посмотрим! Маша! Посмотрите, к вам пришли!

Наверное, она решила, что пришел ее сын, потому что веки распахнулись мгновенно, и карие измученные лихорадочные глаза в упор уставились на Потапова.

Он даже отшатнулся немного и быстро оглянулся на охранника – не видел ли тот.

– Мань, это я, – сказал он так же фальшиво, как сестра, которая продолжала держать ее за руку, и ему стало стыдно, – ты как?

Это было очень глупо, но он, правда, не знал, как надо себя вести.

Лихорадочные глаза некоторое время изучали его с тревожным усилием, и она вдруг сказала:

– Митя.

Она именно произнесла, а не прошептала и не пробормотала его имя, и Потапов несколько приободрился.

– Ты молодец, что пришла в себя. Я… не ожидал, что ты так скоро очухаешься. Молодец, – и зачем-то взял ее другую руку. Сестра зашикала на него – ее левая рука была вся в проводах и иголках.

– Мань, может быть, тебе что-нибудь нужно? Привезти что-нибудь?

Она не отрывала от него взгляда, настойчивого и тяжелого. Зрачки были расширены, придавали лицу странный дикий вид.

Ей, наверное, больно, вдруг подумал Потапов. Ей все время очень больно.

– Федор, – выговорила она отчетливо, – как Федор?

– Ничего, – поспешно ответил Потапов, – я вчера его видел, они с твоей подругой здесь были. Только нас не пускали. Выглядел он… хорошо.

– Все нормально, – подала голос сестра, – вы не волнуйтесь только!

– Ты лежи, – сказал Потапов, – поправляйся. Я к тебе завтра опять приеду…

Ему очень хотелось поскорее отсюда уйти.

– Митя, – повторила она, и он остановился, не договорив до конца, – позвони им. Скажи – пусть не волнуются. Особенно… Федор.

– Конечно, – пообещал он, – конечно, позвоню. Ты… сама не волнуйся, Мань! Хочешь, я оставлю тебе мобильный, и ты им позвонишь?

Никуда звонить она не могла, и он сразу понял это.

– Ну… пока, Мань. До завтра.

Он вышел в коридор, ему показалось – из подземелья на свет. Сестра зачем-то осталась в палате.

– Повезло ей, – задумчиво сказал за плечом охранник. – Жива осталась. И в себя быстро пришла. Заштопали ее на совесть. Здесь хорошие врачи, Дмитрий Юрьевич, вы не смотрите, что вокруг… бедность.

Почему-то Потапов пришел в бешенство.

Заштопали? Повезло?! Бедность вокруг?!!

Главврач маялся у дверей в реанимацию, ждал, когда Потапов соизволит выйти.

– Ну как? Поговорили?

– Вот что, – сказал Потапов, – если вам что-то нужно, чего у вас нет… не знаю… препаратов, приборов, лекарств, обезболивающих, ночных сиделок, шприцов, черта с дьяволом, вы должны позвонить мне. Через час у вас все будет. Вот моя визитная карточка, там есть все телефоны, включая мобильный и домашний. Я заплачу вам столько, сколько скажете, только, пожалуйста, лечите ее… хорошо. И чтобы ей не было так… больно.

Выпалив все это, Потапов ушел, а врач так и остался посреди коридора с его визитной карточкой, зажатой в руке.