– Не получили. Не понятно, почему их не раздали. Не понятно, зачем было организовывать всю эту канитель с почтой, если записки так и не раздали. Тамара Селезнева сказала мне, что она про них просто забыла. Закрутилась с большим начальством и забыла, но я так и не понял, правда это или нет.

– А «Д. Л.» – это кто? И вообще, это один человек или два с одинаковыми инициалами?

– «Д. Л.» – это Дмитрий Лазаренко, Дарья Лебедева, которую я нашел в списке приглашенных, и Дина Больц.

– Почему Дина Больц «Д. Л.»? – удивился Дятлов.

– Потому что она сто лет назад вышла замуж и фамилия у нее – Лескова. Дина Лескова. Все свидетели называют ее девичьей фамилией. Наверное, просто по привычке. И еще, товарищ полковник. Я знаю, кто написал записку номер два. Про то, что «возраст тебе идет».

– Кто?

– Потапов Дмитрий Юрьевич, – объявил Никоненко со скромным торжеством в голосе, – и адресована она именно Дине, потому что Лебедева училась в параллельном классе и Потапов с ней не дружил.

– Почему Потапов? – спросил полковник и налил себе из кофеварки вчерашнего холодного кофе.

Ему не нравилось, что новенький капитан все время пытается вовлечь в расследование этого самого министра, как будто его можно хоть во что-нибудь вовлечь. Следовало строить все здание не вокруг министра, а в некотором отдалении от него, даже если это было неправильно, и полковник удивлялся, что капитан этого не понимает.

Что бы там Потапов ни написал, они все равно не смогут это никак использовать.

– Потапов записал мне свои телефоны. Сегодня утром, когда мы сидели в его машине. Вот. Телефоны приемной и фамилия. Посмотрите. А теперь посмотрите записку. У него очень приметная ручка – тоненький черный фломастер. Это помимо почерка. Сравнили?

Дятлов и Морозов, сталкиваясь головами, изучали записки.

– Сравнили, – сказал полковник раздраженно, – ну и что? Он написал записку бывшей однокласснице, только и всего.

– Первый маленький вопрос – почему их не раздали? Второй маленький вопрос – кто, когда и что именно сжег в пепельнице на черной лестнице? На лестнице курила Тамара Селезнева, и я не сразу смог с ней поговорить, потому что она ушла курить, так мне сказала директриса. Когда я попросил Тамару показать мне это место, там совершенно отчетливо пахло жженой бумагой, а в банке сверху был насыпан пепел. Что там сожгли и почему так срочно? Третий маленький вопрос – кто и зачем подсматривал за мной из женского туалета.

Дятлов фыркнул.

– А может, никто и не подсматривал. Может, туда кто по делу зашел.

– Но почему-то никто не вышел, – Никоненко подумал немного, – и дверь на черную лестницу открывается легко. И на площадке следы. Там полно следов, как будто кто-то долго топтался, а внизу, в коридорчике, из которого вход на лестницу, света нет.

– Ну и что?

– Там ничего нельзя ни рассмотреть, ни прочитать. Представьте себе, что кто-то хочет достать из ящика записку. Сначала ее надо найти, то есть перебрать все бумажки. Потом прочитать. Потом неизвестно зачем спалить. Нужен свет, хотя бы для того, чтобы найти и прочитать. Значит, нужно было укромное, но светлое место.

– В любом классе свет зажги, и будет тебе укромное и светлое место, – сказал полковник.

– До классов идти далеко. Через коридор на первом этаже или через актовый зал на втором. До черной лестницы гораздо ближе.

– Значит, три вопроса, – подытожил полковник, – почему не раздали записки, что именно и когда жгли и кто подсматривал. Хорошо. А почему ты не сказал ничего про записку, в которой Потапову угрожали? Кто ее написал? Или это не вопрос?

– Это как раз последний вопрос, – сказал капитан Никоненко. Ему опять стало страшно, но он был уверен, что не ошибается. – Это последний и самый большой вопрос. В кого на самом деле стреляли?

– Как – в кого стреляли?! – рявкнул полковник. – Что значит – в кого стреляли?! Ты что, не знаешь, в кого стреляли?!

– Я считаю, что стреляли в того, в кого попали, Олег Петрович. В Марию Суркову. Я уверен, что это никакое не покушение на федерального министра. Все очень топорно для заказного убийства. Стреляли в темноте, в толпе, на глазах у охраны… Кроме того – об этом все говорят! – до последней минуты никто не знал, приедет Потапов или не приедет. Он и сам не знал. Ему нечем было вечер занять, потому что он раньше обычного переделал всю работу. Это он мне так сказал. И Селезнева несколько раз утверждала, что вчера в его секретариате ей сказали, что Потапова на мероприятии не будет. И охрана не была предупреждена. Никто не знал, что Потапов приедет. Логичней покушаться там, где все известно заранее. Разве нет?

Полковник молчал. И Морозов с Дятловым молчали тоже.

– Ты, капитан, по-моему, бредишь, – наконец сказал полковник задумчиво.

– Нет. Нет, товарищ полковник. И записка, адресованная министру, – это просто финт для отвода глаз. Стрелок написал ее, когда увидел Потапова и понял, что у него имеется отличная дымовая завеса. И поддал еще дыму – получите записку с угрозами, только ее и не хватало для стройности всей теории.

– Хороша дымовая завеса, – сказал Морозов, – министр! Да нас за этого министра заставят землю есть. Мы блоху найдем на псарне, а не то что стрелка!..

– Мы станем искать совсем в другом направлении, Сережа. В том, которое стрелку не опасно. Кроме того, вся тусовка угощалась в спортзале, и записки должны были раздавать там, а Потапова в отдельный кабинет проводили, а там никто никаких записок не раздавал. Следовательно, тот, кто писал, только на нас и рассчитывал. Потапов ее читать вовсе не должен был. Стреляли в Суркову.