Почему нет?

Тогда газеты писали про всяких молодых специалистов и операторов машинного доения, так почему они не могут написать про Дмитрия Потапова?

Решение было принято.

С тех самых пор, с тринадцати лет, вся его жизнь была подчинена только карьере. Он стал учиться как бешеный и через год вышел в отличники, но этого было мало. Для карьеры, которую он задумал, нужна была медаль и необыкновенной красоты характеристика. В агитаторы, горланы и главари он не годился, поэтому пробрался в школьный, а потом и в районный комитет комсомола скромненько, по задворкам. Но, пробравшись, извлек из этих самых комитетов массу выгоды.

В университет он сдавал только один экзамен – медаль давала такие преимущества, – и сдал его блестяще.

Дальше все было легко.

Митя Потапов боялся и не любил людей и, может быть, поэтому научился хорошо разбираться в них. Он всегда оказывался рядом с сильными, причем именно с теми, от которых зависела его следующая карьерная ступенька. На некоторые ступени он вскакивал легко, с первого раза, на другие лез долго и упорно, срываясь, цепляясь кровоточащими от напряжения пальцами. Когда очередной «Титаник» начинал утопать, Митя, как правило, наблюдал с берега или первым оказывался в спасательной шлюпке. Ни один из тех самых «сильных», кубарем скатываясь сверху в самый низ, ни разу не прихватил Потапова с собой. Он играл осторожно, умело, не спеша и – самое главное – за всех сразу.

Какие бы то ни было принципы у Потапова отсутствовали начисто. Пожалуй, он не стал бы работать на фашистов или каких-нибудь оголтелых коммунистов, а все остальное – сколько угодно.

Он отлично говорил по-английски, умело завязывал галстуки, с вышестоящими был корректен, с нижестоящими – демократичен. «Сильные» опекали и продвигали его – кого же продвигать, если не его! – пока он сам не стал сильным.

Ставши им, в воровство и разгул он не ударился, а, наоборот, осторожненько расчистил себе скромный пятачок, на котором мог спокойно заниматься своими нудными бюрократическими делами, и никто не заметил, что через год пятачок, на котором ковырялся тихий огородник в широкой панаме, стал размером с футбольное поле, потом – со стадион, а потом…

Потом…

«Вы бы поговорили с Потаповым. „Дед“ его мнение очень уважает…. Нет, не летит. Вместо него полетит Потапов. Да, там какие-то соглашения о средствах массовой информации, но дело совсем не в них. Просто „дед“ без него обойтись не может…. А что такое с этим каналом? Ну, если там у Потапова интересы, значит, все будет в порядке…. Нет, Дмитрий Юрьевич играет в теннис. По вторникам у него теннис с президентом».

Газеты писали про него так много, что он перестал их читать. Только мама все продолжала.

Потапов свозил ее с отцом в Женеву и в Париж, и это доставило ему почти столько же радости, сколько назначение министром. Сестре он подарил машину, племянника пристроил в хороший колледж, из которого всех выпускников чохом отправляли учиться в Англию.

Ради всего этого он, собственно, и делал эту самую карьеру, а вовсе не ради сумасшедшего честолюбия, как было написано в последней статье.

Наврал «Коммерсант».

– Приехали, Дмитрий Юрьевич, – сказал водитель негромко, и Потапов как будто проснулся.

Охранник уже открыл ему дверь, распахнул громадный черный зонт и смотрел вопросительно.

– Да, – сказал Потапов, – спасибо. Я ненадолго.

На улице было сумеречно и маятно, с утра лил дождь, размывая грязные сугробы, поливая машины, зонты, железные крыши и кирпичные бока домов. Весь март было холодно, а тут вдруг неожиданно потеплело, и «разверзлись хляби небесные», как говорила бабушка.

От этих «разверзшихся хлябей» жить не хотелось.

Не глядя по сторонам, Потапов прошел в освещенный подъезд и сказал охраннику, который уже увидел его «Мерседес» и стоял навытяжку:

– Я к Сурковой… Марии, – на «Марии» он споткнулся, потому что никогда в жизни иначе как Маня ее не называл, и даже не сразу вспомнил ее полное имя.

На третьем этаже его уже караулил главврач, очевидно, оповещенный охраной, и Потапов выслушал короткий, но обстоятельный бюллетень Маниного состояния.

Зачем он приехал?!

– Я привез ей цветы, – сказал он, не дослушав, – это можно?

Еще бы! Еще бы нельзя! Как может быть нельзя, если цветы привез Потапов!

Интересно, что они все – водители, охранники, врачи – думают о его тяге к посещениям института Склифосовского? Не иначе что-нибудь вроде того, что бедная Маня – его любовница.

От этой мысли Потапову стало смешно. Господи, разве Маня может быть его любовницей?! Маня, которую он пятнадцать лет не видел, а увидев, обнаружил, что она все та же «облезлая моль» во всесезонном пальтишке! У него… Зоя, прожившая большую часть своей жизни в Париже, красавица, умница, интеллектуалка, тонкая штучка, черт бы ее взял.

В газетах писали, что «один из лучших женихов России Дмитрий Потапов, очевидно, скоро перейдет в категорию счастливых мужей. Очаровательная и умная Зоя Питерс, главный редактор журнала „Блеск“, покорила неприступного министра. Их свадьба, по слухам, планируется на осень…».

Потапов был совершенно уверен, что эти публикации Зоя сама и заказывает.