Узнать, с кем из одноклассников она встречается регулярно. Узнать, не связана ли она как-то с «самим Потаповым». Узнать, что связывает ее и подругу – очковую змею. Узнать, кто отец ребенка.

Игорь сунул в холодильник молоко. Оставшийся кусок сыра был маленький и какой-то невразумительный. Отдать, что ли, Бурану?.. Пес слизнул сыр с его ладони, посмотрел признательно и потрусил в ванную, греться у АГВ. Через три минуты ему станет жарко, и, шумно вздыхая, он потащится к двери – проветриваться.

Почему активистка Тамара не раздала записки? Она не могла о них забыть. Такие, как Тамара, не могут забыть о чем-то, если на этом написано: 

«В этот радостный вечер,Когда мы празднуем встречу,Хотим назад оглянутьсяИ к детству вновь прикоснуться!» 

Прикоснуться они хотят, черт их возьми!

Зачем Потапов написал записку Дине Больц? Не устоял? Вспомнил прошлое? Просто резвился? Что значит «Посмотри повнимательнее, это важно»? Куда она должна смотреть и почему это важно? Для кого важно? Для самого Потапова? Для Дины?

Кому адресована вторая записка с инициалами «Д. Л.»? Дине Больц – Лесковой? Дмитрию Лазаренко? Или никому не известной Дарье Лебедевой, которую Никоненко нашел в списке приглашенных?

Вся его интуиция, если только она у него есть, говорит о том, что никому не известная Дарья Лебедева тут совсем ни при чем.

От свитера несло вчерашним табачищем, и он решил надеть водолазку. Авось не замерзнет. А замерзнет, в куртке посидит.

Навстречу ему попался Буран, который, вздыхая, шел охлаждаться.

– Да пропусти ты меня! – сказал ему Игорь и пихнул его в бок. Пихать Бурана в бок было равносильно попытке сдвинуть с места стог сена – пес и ухом не повел.

Собираясь, Игорь метался по дому. Старые полы скрипели жалобно, в шкафу дрожала посуда, пружина в часах отзывалась стариковским хриплым звуком. Игорь Никоненко прожил в этом доме всю свою жизнь и был рад, что дом теперь – его. Он разговаривал с ним, просил потерпеть с ремонтом крыльца до очередных выходных, а с новой плитой – до очередных денег, и дом слушал его, понимал, прощал…

Он налил похлебки в миску, вернее, в небольшой тазик, и скомандовал Бурану:

– Завтрак!

Буран вскочил на ноги, чуть не поддав тазик башкой, застучал по двери хвостом – хотел скорее завтракать. Игорь проводил его до будки, поставил миску на скамеечку, с которой пес ел, и запер дверь.

– Остаешься за старшего! – сказал он громко чавкающему Бурану.

Он знал, что, как только машина тронется, Буран бросит свою похлебку и непременно выскочит к воротам провожать его.

Машина тронулась, пес выскочил, и Игорь посигналил ему на прощанье. Буран гавкнул один раз – солидно, как из бочки. В зеркале заднего вида Никоненко видел его хвост, потрусивший между грязными осевшими сугробами.

Первым делом он позвонит в Склиф. Потом повстречается со свидетелями. Полковник может быть доволен – водку капитан Никоненко на ночь не пил, порнуху тоже не смотрел. Правда, ничего умного капитан тоже не надумал, потому как заснул, едва коснувшись подушки, но зато выспался, а выспавшемуся думать легче.

Кто и зачем пришел на школьный бал с коричневой хозяйственной сумкой, из которой свисали перья жухлого зеленого лука?..

К обеду небо набрякло и налилось чернотой, как синяк под глазом драчуна-пятиклассника.

Зонт у капитана Никоненко сломался еще прошлой весной, когда к нему на станции в Сафонове пристала какая-то шпана. Шпана, понятное дело, не знала, что он – капитан и нормативы по борьбе сдает регулярно и успешно. Одному он своротил челюсть, второму основательно повредил колено, а третьему дал зонтом по чугунной бритой башке. Башка осталась цела – до некоторой степени, – а зонт сломался. Купить новый все было недосуг, да и денег жалко…

По телефону он договорился с врачом, что его пустят к потерпевшей всего на несколько минут, поэтому он тщательно записал все свои вопросы и вообще к беседе подготовился.

Врач сказал, что она молодец и поправляется быстро, но все же говорить долго не может. Лучше бы, конечно, совсем не говорить, но на этом месте Никоненко врача прервал и капитанским голосом сказал резко, что если уголовный розыск считает нужным допросить потерпевшую именно сейчас, значит, у уголовного розыска в этом – прямой резон. Врач помолчал немного, переваривая милицейский тон, а потом сказал – приезжайте после двенадцати.

Под ледяным крупнокалиберным дождем капитан добежал до больничного подъезда и отряхнулся, как Буран после утренней прогулки.

– Халат придется надеть, – сообщил врач с осторожным злорадством, – без халата в реанимацию нельзя.

Никоненко натянул халат, оказавшийся, ясное дело, слишком коротким и узким, и моментально почувствовал себя то ли подавальщиком мяса в гастрономе, то ли лаборантом на ветеринарной станции, что давало врачу явные преимущества, потому как сам он – в зеленой хирургической робе, узкой шапочке и маске, болтавшейся на шее, – напоминал персонаж известного сериала.

Потерпевшая Мария Суркова лежала высоко и, с точки зрения капитана Никоненко, очень неудобно. Голова находилась выше ног, руки, выпростанные из-под солдатского одеяла, были худы как спички, какие- то иголки торчали из желтой кожи, и по виниловым шлангам текло что-то отвратительное. Никоненко показалось, что это выкачивают последние соки из слабого безвольного тельца и скоро выкачают совсем.

Что у него за работа такая – допрашивать полумертвых женщин!..

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату