сидящим в кресле, слышать, что сам говорит, и ему стало неловко за то, что он сделал такое признание. Но в то же время ему было решительно наплевать.

– Очень странно, – пробормотал он.

– А знаешь, что случается, когда захлопнешь предохранительный клапан? А? Котел взрывается, вот что бывает. Я, конечно, готов признать, что самообладание – великая вещь, однако в слишком больших дозах и оно вредно. А? – сказал Бернс.

– Со мной все в порядке, – услышал Палмер, что повторяет вновь то же самое. – До тех пор, пока я держу себя под контролем. И баста!

Бернс сокрушенно покачал головой: – Вы, банкиры, вы, обитатели Среднего Запада! Не знаю, в чем причина, но у всех у вас непорядок с сексом. Вместо того чтобы заставить его работать на вас, он сам крутит вами как хочет.

Палмер пытался поднять руку, но почувствовал, что не может. В то же время, наблюдая за собой откуда-то с другого конца комнаты, он увидел всю беспомощность этого движения и внезапно понял, что опьянел гораздо сильней, чем представлял себе. – Контроль, – произнес он, – вот в чем вся штука.

– Свобода действий – вот в чем вся штука, – возразил Бернс. – Человек не создан для того, чтобы держать себя под какимто контролем, – добавил он и нервно поерзал в кресле. – Твоя супружеская жизнь – твое частное дело, Вуди. Эдис – шикарная женщина. То, что я говорил, конечно, не касается непосредственно ее или тебя. Не об этом речь. Я высказываю лишь общие соображения.

Палмер опять попытался поднять руку, на этот раз ему удалось оторвать плечо от спинки кресла. – Хватит, – пробормотал он.

– Я сказал уже, что это не касается тебя лично, – безжалостно напомнил ему Бернс. – Мужчины отличаются от женщин. У женщин есть дети, и они вьют для них гнездо. И все такое. Инертность – вот женская отличительная черта. Я, конечно, не имею в виду необузданных баб или проституток. Я имею в виду обычных порядочных женщин. Такая встречается с сексом только однажды, у себя дома. Но мужчины созданы иначе. Это вечные искатели приключений. Такая уж у них природа, Вуди. Взгляни, как устроен мужчина и как устроена женщина, и тебе будет ясно, что она останется инертной, а ему сам бог велел не зевать, а действовать. И люди не в силах что-то изменить. Они такими сотворены – вот в чем штука. И следовательно…– Бернс нахмурился и умолк. – И следовательно…– Он размашистым движением провел рукой по своим узким губам…– И следовательно, – выговорил он наконец, – никакого значения не имеет: как бы прекрасно ни было дома, мужчина вечно чего-то ищет. А когда дома не все хорошо, он уже не спрашивает: почему? Он сам начинает искать ответ на этот вопрос уже вне дома. У некоторых все хорошо и дома и вне семьи. В таких случаях никто не виноват – ни они, ни их жены. Просто мужчины не могут с этим совладать. Такая уж у нас природа. Вот и все.

Палмер долгое время сидел неподвижно. Он чувствовал себя непринужденно, мог даже уснуть на глазах Бернса. Но в то же время, наблюдая за собой откуда-то со стороны, он видел сам себя в этом жалком, неприглядном обличье. С огромным усилием он выпрямился в кресле и заявил: – Все это чушь.

Бернс расхохотался: – Чем скорее, душенька, ты поймешь, что я говорю чистейшую правду, тем скорей самому тебе станет легче жить. – И он опять потянулся к телефону: – Давай позовем Персика, а?

Палмер закрыл глаза. – Никаких Персиков, никаких Пончиков. – Он открыл глаза и медленно вытолкнул себя из кресла, чувствуя, как неприятно напряглись у него мускулы, когда он встал на ноги.

– Разве это может повредить? – настаивал Бернс. – Вполне порядочная дамочка, днем она работает кассиршей на аэродроме. Поневоле должна быть порядочной, верно я говорю?

– Можно сейчас достать здесь такси? – поинтересовался Палмер, шагнув к выходу.

– Ну куда тебе спешить, Вуди? Пообщайся с людьми. Встряхнись немножко. Подурачься, в конце концов. Чего тебе бояться?

Палмер услышал, как Бернс, спотыкаясь, встал и пошел вслед за ним к двери. – «Будь смелым со мной и не бойся, – пробормотал Палмер. – Ведь я не дитя, мой любимый. Будь же страстным со мной…»

– Что?..

– …«Будь страстным, дорогой», – сказал Палмер, открывая дверь.

– Ты порядочно-таки накачался, Вуди, – предостерег его Бернс. – Давай я вызову свою машину. – Он последовал за Палмером по коридору.

– Бомбсвиль, США, – сказал Палмер, дважды ткнув пальцем в кнопку вызова, прежде чем лифт пришел в движение.

– Вижу, что самому тебе не справиться. – Голос Бернса звучал озабоченно и в то же время раздраженно. – Я спущусь с тобой и поймаю такси.

– Никаких такси, Мак, Мэкки Нож! [Герой пьесы Брехта «Трехгрошовая опера».] – ответил Палмер. Двери лифта раздвинулись.

– Я спущусь с тобой. – Бернс вошел в кабину лифта вместе с Палмером и нажал нижнюю кнопку.

– «Перчатки Мэкки – из капрона, – тихо напевал Палмер. – С них кровь смывается легко…»

– Послушай, – мрачно сказал Бернс, пока они спускались, – когда мы вылезем из лифта, держи себя в руках. Я не скуплюсь на чаевые швейцарам, но у них всевидящее око.

– «Но Мэкки знает слишком много, – прошептал Палмер. – И вот наш мальчик под замком»…

– Сколько же вы хлебнули до прихода ко мне? – спросил Бернс.

– М-ного, – ответил Палмер. – Ист нихтс гут [Нехорошо? (нем.). Здесь: вы не довольны], Мэкки Нож?

– Ты шпрех э биссель дойтч? [Разговариваешь немного по-немецки? (испорч. нем.)] – удивился Бернс.

– Научился по долгу службы. – Кабина резко затормозила перед остановкой, и Палмера замутило. – Я как раз из тех, кто ловил немецких ученых-ракетчиков. Вот какая штука. Это была альте криг [Старая война], мировая война цвай [Два]. – Он глубоко вздохнул и вышел из кабины лифта.