– Будем считать это комплиментом.

Не думаю, что ему хотели польстить.

– Тебе стоит политикой заняться.

– У меня темное прошлое.

Миссис Ливеллин (та самая старушка с голубыми волосами, пять раз побывавшая замужем после того, как ее выгнали из школы за то, что она таскала в портфеле обручальное кольцо с огромным бриллиантом) встала со своего места и громко сказала:

– Брюс, ну почему ты решил заниматься именно этим? А как же наши индейцьг? – На ней было очень много бирюзовых украшений, и это выглядело пугающе.

– Мне казалось, что будет правильно сосредоточиться на проблемах нашего штата.

– В Нью-Джерси живут индейцы. На юге – ленни-ленапе, а в нашей местности полно алгонкинов. Не так ли, Маркус?

Маркус тем временем боролся под водой со Слимом. Когда он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, все на него уставились. Миссис Ливеллин строго на него посмотрела.

– Маркус, ведь твоя мама наполовину индианка. Не кажется ли тебе, что белые американцы должны компенсировать коренным жителям Нью-Джерси то, что с ними так непростительно небрежно обращались?

Маркус облегченно вздохнул, когда понял, что никто не видел, как они со Слимом обжимались под водой. Он широко улыбнулся:

– Миссис Ливеллин, считайте, что вы уже стали почетным членом нашего племени.

Потом один высокомерный парень, который летал на работу на вертолете (он выпил сегодня слишком много коктейлей «Лонг-Айленд»), глупо пошутил:

– А как насчет нашего племени? Господи, о нас-то кто позаботится? Мы же стали исчезающим видом.

– Мы уже вымерли, – ответил Осборн, – просто не хотим себе в этом признаваться.

Наконец все взрослые слегка опьянели и стали спорить. Тогда мы вылезли из воды и побежали в домик-раздевалку где выкурили одну сигарету с марихуаной. На Маркуса она сильно подействовала, судя по тому, что он сказал:

– Знаете, ребята, если вы поселите меня в резервацию, то я легализую там травку, и нам всем будет хорошо.

Пейдж тоже здорово окосела. Она заявила:

– А я наемся транквилизаторов, проскользну в постель Брюса и нападу на твоего братишку, пока он не стал настолько консервативным, чтобы отказаться меня трахнуть.

Все сделали по несколько затяжек и докурили сигарету до самого фильтра. Так что она даже выпадала из мундштука, который Пейдж носила пристегнутым к цепочке на шее. Слим просто съел то, что осталось от самокрутки. Майя потянула меня назад, а потом и остальные, хихикая, двинулись обратно. Они стали разыскивать тележки с закусками, чтобы утолить внезапный голод.

– В чем дело?

– Ни в чем.

– Я что, больше тебя не интересую? – Майя говорила очень медленно, делая паузы после каждого слова. Видимо, ее собственные слова удивили ее; а еще больше – то, что ей так сильно хотелось заплакать.

– Нет… С чего ты это взяла?

– Потому что ты не хочешь оставаться со мной наедине.

– Это неправда. – Мне хотелось убедить ее в этом, но Майя была права. – Слим спросил, хотим ли мы покурить, и что я должен был сделать? Сказать ему – давай свой косяк и вали отсюда?

– Я не имею в виду именно сейчас.

На прошлой неделе Майя несколько раз очень ловко устраивала все так, чтобы мы оставались вдвоем. Сначала это был пикник на острове. Потом мы целый день провалялись вдвоем у бассейна (Брюс и миссис Лэнгли уезжали в больницу к отцу, чтобы проведать его, и служанок в то утро дома не было). Каждый раз я в последнюю минуту приглашал кого-нибудь или приносил с собой траву. А однажды я даже попросил маму позвонить мне и сделал вид, что она, свинья такая, хочет, чтобы я шел домой.

Я взял ее лицо в руки, поцеловал и сказал:

– Это не имеет к тебе никакого отношения. – Мне хотелось быть честным.

– А в чем тогда дело?

Она просунула мне руку в плавки. Член у меня подпрыгнул так, что его стало видно из-за резинки на трусах. Я хотел опять стать счастливым, провести в своей жизни новую границу, разделяющую ее на «до» и «после», и поэтому стащил с Майи купальник и попытался представить, что мы впервые видим друг друга нагишом. Но перед мысленным взором у меня стояла другая картина: я лежу на земле, и меня насилует человек без лица. Я спрятал свое лицо у нее на плече и так прижался к нему, что в глазах потемнело. Я отчаянно пытался думать о чем-то другом. Но ничего не приходило в голову, кроме девочки яномамо, фотографию которой я часто разглядывал, когда мастурбировал. Мы могли бы, конечно, сделать это прямо сейчас. Дело-то нехитрое. Но мне было невыносимо думать, что теперь в моей жизни будут только такие… удовольствия. Я отступил от Майи на один шаг и соврал:

– У меня голова кружится.

– Что мне делать?

– Ничего. Это быстро пройдет. – Я оперся рукой о стену домика, как будто с трудом держался на ногах. Забавно: когда я стал изображать, что мне плохо, мне на самом деле стало плохо.

– Принести тебе воды?

Если бы на ней была одежда, я бы обязательно попросил ее сделать это, лишь бы не смотреть ей в глаза.

– Нет, все хорошо. Врач говорит, что мой организм плохо реагирует на то лекарство, которое я принимаю, чтобы снять последствия сотрясения мозга. – Мне удалось припомнить эту длинную фразу из одной мыльной оперы, которую я смотрел, когда мне было нельзя вставать с кровати. Майя надела купальник. Ее левая грудка вывалилась из него, и я заправил ее обратно.

– Меня это бесит. – Самое ужасное заключалось в том, что Майя по-прежнему ужасно меня возбуждала.

– Через несколько дней тебе станет легче.

– Надеюсь.

– Не беспокойся. Когда мы наконец сделаем это, все равно это будет сюрпризом.

Проблема в том, что я не хотел больше даже слышать о сюрпризах.

Майя предложила отвезти меня домой. Было еще светло. Я сказал ей, что хотел бы пройтись пешком.

– А что, если ты столкнешься нос к носу с парнем, который тебя избил?

– Он об этом пожалеет.

Прозвучало все очень смело. По правде говоря, при этой мысли мне стало не по себе. В кармане моей джинсовой куртки лежал пистолет. Брюс наблюдал за нами.

– Не надо изображать передо мной храбреца. Давай я отвезу тебя. Или ты можешь сам повести машину.

– Майя, оставь Финна в покое, – воскликнул Брюс, – он может сам о себе позаботиться. – Раньше этот парень нравился мне больше, но тот человек, в которого он превратился, тоже был неплохим чуваком.