type='note' l:href='#n_24'>[24]. – Брюс улыбнулся, вытащил из стоящего рядом букета одну розу и вставил ее в петличку на смокинге Майи.
– Ты это сам сочинил? – Я был поражен.
– Да, вообще я довольно известный поэт. Пишу под псевдонимом Эмили Дикинсон.
Надо же!
Майя слезла с моих колен.
– Смотри, не уходи никуда с Брюсом. Я вернусь через минуту.
И она грациозно двинулась к барной стойке на противоположной стороне комнаты, где стояли Иэн, итальянец и дюжина других парней. Все они были одеты в шикарные костюмы и старательно делали вид, что им очень скучно. У них у всех были тоскливые лица, словно у сорокалетних.
Когда Майя отошла от нас довольно далеко, Брюс стрельнул сигарету и доверительно сообщил мне:
– Мне не хочется, чтобы она чувствовала себя разочарованной.
Мне было очень приятно, что он делился со мной.
– А вдруг она права? – Я тоже старался казаться старше, чем я есть, то есть говорить медленно и лениво.
– Это было бы здорово.
Впервые я видел печального Брюса. Сейчас его можно было назвать каким угодно, только не счастливым. Joie de vivre [25], присущая ему, в мгновение ока иссякла, и он стал похож на грустного, сердитого мальчика. Знакомое выражение лица. Нечто подобное я каждый день видел в зеркале.
Майя вернулась вместе с блондинкой, которая каталась с ними на лошади в тот день, когда мы встретились. У нее были тонкие губы и очень большая грудь, и, несмотря на то что ей было не больше семнадцати, она очень хорошо изображала тридцатисемилетнюю разведенку.
– Финн, это Пейдж. Кстати: в ее передний зуб действительно инкрустирован бриллиант.
Пейдж приподняла губу, чтобы продемонстрировать украшение.
– Мик тоже так себе сделал. Правда, у него обыкновенный рубин.
– Ладно, Пейдж. Давай-ка я за тебя похвастаюсь. Пейдж видела Мика Джеггера, когда ходила в «Студию-54» [26]. Финн, сделай, пожалуйста, вид, что ты потрясен.
Пейдж мило улыбнулась и сказала:
– Свинья ты.
Мы пожали друг другу руки, и Майя добавила:
– Пейдж – моя двоюродная сестра. И самый старый мой друг.
– А я думал, что это я твой самый старый друг, – возразил Брюс.
Он поцеловал Пейдж. Я увидел, как он засунул ей язык в рот. Блондинка удивилась, но было заметно, что ей это понравилось.
Зато это не понравилось Майе.
– Что это с тобой, Брюс?
– Я сегодня одинок, и я рад видеть Пейдж.
– А где же Коко? – Блондинке явно было трудно говорить спокойно, когда он прижимался к ней.
– Она улетела домой, чтобы присутствовать на коронации своего брата.
Пейдж засунула сигарету в мундштук и подождала, пока он поднесет к ней зажигалку.
Я решил, что он шутит, но тут в разговор встряла Майя:
– Мне все-таки кажется, что ты должен был поехать с ней.
– Я собирался. Но потом… подумаешь, коронация в маленькой африканской стране. Кто там будет? Несколько сотен голых негров, принц Уэльский… Здесь гораздо интереснее.
– Почему ты не поехал? – спросила Пейдж.
– Беспокоился за маму. – Он окинул взглядом зал. Мак-Каллум и миссис Лэнгли стояли в углу и о чем-то говорили. – Пора ее спасать.
– Господи! А моя мама-то что делает?
– Не беспокойся, она же с дедушкой.
Меня это не успокоило, скорее наоборот. Майя махнула рукой туда, где стояла мама. Она говорила с Осборном и вице-президентом. Потом, видимо, сказала что-то смешное, так что они все (включая охранника этой шишки) расхохотались. Я уже говорил, что, когда у нее хорошее настроение, она могла быть очень забавной. Затем один из ублюдков, чей разговор мы подслушали, сказал: «Выглядит она роскошно» – и подошел к ним, чтобы его тоже представили. Когда этот козел поцеловал ее руку и поклонился, она в ответ улыбнулась, и выглядело это, пожалуй, смешно. Потом я подумал о том, что бы они сказали, если бы увидели мою маму в тот момент, когда она лежала под книжным шкафом и ругалась как сапожник из-за того, что потеряла свой кокаин. Мне стало стыдно за свои мысли.
– Финн, ты что, не слышишь? – Я действительно не слышал. – Пейдж задала тебе вопрос.
– Что? Извини.
– Неважно. Я слышала, что тебя арестовали за то, что ты продавал кокаин. А сейчас у тебя есть?
– Нет.
Майя посмотрела на нее так строго, что можно было усомниться в том, что она по-прежнему считает Пейдж своим самым старым другом.
– Он ничего не продавал! Да и вообще, кто тебе об этом сказал?
– Ну, об этом уже все знают. – Теперь блондинка говорила еще более медленно и вяло, чем обычно.
– Ничего они не знают.
Я не собирался говорить этого, но что-то мне все-таки нужно было сказать. Майя взглянула на меня, широко раскрыв глаза, словно увидела что-то такое, чего не замечала раньше. Потом она дотронулась до моей щеки, чтобы дать мне понять, что мне ничего не угрожает.
– Ну что здесь такого… Возьми хоть моего брата. – Пейдж говорила заискивающим тоном.
– Его выгнали из Принстона за то, что он принимал транквилизаторы. Умный он парень. Единственный из всей семейки.
– А здесь ты как оказался? – спросила Пейдж.
– Его мама и мой дедушка старые друзья. – Ответила за меня Майя.
Вот это новость. Было ли это правдой, или сплетней, или ложью во спасение? Я ничего не сказал, но очень сильно удивился.
Ударили в гонг. Миссис Лэнгли спокойно сказала:
– Думаю, ужин готов. – Как будто это был семейный ужин, а не вечеринка, на которой присутствовало более двухсот гостей.
Майя схватила меня за руку.
– Ты будешь сидеть рядом со мной.
А мама сидела по правую руку от Осборна, в то время как его жена находилась в дальнем углу крытой площадки. Я же повторял про себя снова и снова: «Старые друзья».
Это объясняет, почему он так добр к нам. Если это так. Но когда же они познакомились и насколько близко они были знакомы? Мама говорила, что это случилось, когда он лежал в больнице. Нас разделяли четыре стола, но я думал о ней не переставая. Мне надоело переживать из-за того, что мне было известно о ее жизни, и о том, что не было. Я не хотел, чтобы ее прошлое разрушило мое будущее, и жалел, что показал ей это дурацкое приглашение. Вдруг Майя прошептала мне на ухо:
– Все не так ужасно, как ты думаешь.
– О чем это ты? – прошептал я в ответ.
– Что бы ни случилось с тобой в Нью-Йорке на самом деле. – Она знала, что я врал.
– А перешептываться невежливо, – заорал Иэн.
– Зависит от того, о чем вы говорите, – крикнула в ответ Майя, швырнув в него хлебный катышек. Потом она опять повернулась ко мне и продолжила: – Не беспокойся, я никому не скажу про твой секрет.
– Какой секрет? – Я почувствовал, что меня разоблачили.
Теперь она уже не шептала, а почти свистела: