случае я попрошу его.
– Ты уже сказала Арасу?
– Еще нет. Но если он смотрел трансляцию в сети, то уже в курсе и мне предстоит чертовски сложный разговор.
– Как складываются ваши отношения? Он выглядит довольным.
– Все хорошо. По крайней мере было хорошо. Подробности узнаю, когда приду домой.
– А почему ты еще не поговорила с ним?
– Я знаю, как Арас переживает за своих друзей в Константине. А еще он не одобряет биологическое оружие, и мне казалось, что он может повлиять на мое решение.
– Не похоже, чтобы тебя легко было в чем-то переубедить.
– Ты просто не представляешь себе, насколько я хочу, чтобы он был счастлив, – сказала Шан и улыбнулась Местин одной из тех странных улыбок, которую и улыбкой-то не назовешь. Скорее, наоборот.
Ее руки время от времени вспыхивали фиолетовым, когда они выходили из зала. Местин могла бы поклясться, что видела слабую вспышку желто-зеленого цвета.
Но Шан не пахла ничем.
Арас отвел Эдди в подземные бункеры, как и велела ему Шан, и приложил огромные усилия, чтобы ничем не выдать, что запас вооружения у них очень ограничен. Эдди был страшно доволен отснятым материалом. Тоннели привели его в восторг. Похоже, ему нравилось делать красивые фотографии.
Камера-пчела порхала туда-сюда, снимая оборудование и боевые машины. Шан сказала, что на них нет ничего, что могло бы дать военным аналитикам гефес ключ к тому, как одержать победу. Арас же не привык к войнам, где враждующие стороны не знали, чем обладает, чего хочет и как мыслит противник.
– Твою мать, – сказал Эдди, – а в каждом городе есть что-то подобное?
– Да, – ответил Арас. Это была чистая правда. Он не стал добавлять: они боятся, что этого все равно недостаточно.
– Ты умеешь летать на этих штуках?
– Вот на этой, – сказал Арас. Он положил руку на обшивку истребителя, и кабина открылась.
Эдди щелкнул языком и заткнул уши.
– Я летал на такой на Безер'едж, меня сбили, и я попал в руки исенджи.
– Я знаю, что они сделали с тобой, Арас. Мне очень жаль. Не знаю, что сказать.
– Ничего не надо говорить.
– Они не показались мне садистами, но кто их знает…
– Это произошло пятьсот лет назад. Что ваши люди делали друг с другом в то время?
Эдди что-то считал, глядя куда-то вверх.
– Девятнадцатый век. – Он пожал плечами. – По правде говоря, мы до сих пор пытаем других, так что вопрос поставлен неверно. А ты их хоть немного простил?
Арас не собирался никого прощать. Для вес'харской части его натуры это казалось неважным, для человеческой – несправедливым. Как же ему быть теперь, когда Шан не сказала, что сотрудничала с вес'хар в создании биологического оружия?
– Я не простил. Возможно, исенджи изменились. Но я могу судить только по их поступкам, а на данный момент они все еще бесконтрольно размножаются, и это грозит большими разрушениями. Они и сейчас с радостью делали бы с Безер'еджем то же самое. И я точно так же убивал бы их. Ты об этом спрашивал?
– Я не жалею о судьбе Мджата.
– Это было неприятно, но при таких же обстоятельствах я снова сделал бы то же самое. Вы сами напали бы на тех, кто убивал бы и мучил ваших союзников.
– Я не осуждаю тебя, Арас. Просто спросил.
– Люди всегда кого-то осуждают. – Арас намеренно не сказал «гефес». Ему нравился Эдди, хотя от него пахло той же горечью, что и от всех плотоядных существ. Может, он и вправду начал прощать тех, кто этого не заслуживает.
– Может, это была месть?
– Месть и соблюдение баланса – не одно и то же.
– Вопрос в степени?
– Возможно. Думаю, вы бы назвали это разумным применением силы. Оправданное вмешательство.
– Многие люди сочли бы, что вы применили против исенджи неоправданно большую силу.
– Им стоило бы обсудить это с безери. До прихода исенджи их насчитывались миллиарды. Сейчас они едва дотягивают до численности в несколько сотен тысяч. Они очень медленно размножаются. Они мечут икру в определенных местах вдоль островной цепи, и не в силах этого изменить, хотя и становятся уязвимыми. – Вот еще одна причина, по которой Парек заслужила смерть: подросток безери – редчайшее, драгоценнейшее создание. Но навряд ли стоит объяснять это Мичаллату. – Ты, может быть, считаешь, что ту историю нужно скрыть. Не надо. Твой народ должен знать, что мы сделали с исенджи. Им стоит сказать всю правду.
Эдди пристально на него посмотрел. Интересно, то, что он сделал, считается «пропагандой»? Шан пыталась объяснить ему, что это такое, и лучший перевод, который пришел ей на ум, «оружие фактов», или, что вероятнее, «оружие лжи». Он сказал Эдди чистую правду, и, если момент выбран правильно, правда сработает на них.
– Если безери разумны, то почему они не мечут икру где-нибудь подальше от береговой линии?
– Они ценят место. Я могу показать тебе карту, сделанную задолго до моего рождения, из песка, зажатого между двумя прозрачными раковинами. Почему карты столько значит для них? Потому что они могут жить только в определенных частях океана, с определенной минерализацией воды. Вы можете управлять окружающей средой, а они – нет. Они могут мигрировать в другие места, весьма немногочисленные, но размножаться там – нет.
– Меня интересовал этот вопрос – могут они перебраться в другие места или нет. Не очень-то умно – выбирать то, что делает тебя уязвимым.
– Это оправдывает их участь?
– Нет, но если ты можешь вести себя иначе и при этом избежать многих несчастий…
– Я помню, люди каждый день делают глупости, из-за которых становятся уязвимыми. Они употребляют продукты, которые ускоряют их смерть, и живут в местах, которые подвержены стихийным бедствиям. Может быть, это тоже – оправдание их горькой участи.
– Теперь, когда ты сказал об этом такими словами, я вижу свою ошибку.
– Не издевайся надо мной, Эдди.
– Я вовсе не это имел в виду. Просто звучит очень жестоко.
– Как ты думаешь,
– Кто?
– Черно-белый медведь, который вам так нравится. Панда.
– Вовсе нет. Это настоящая трагедия. Мы уничтожили их естественную среду. У них не было выбора.
– На самом деле они могли бы есть мелких животных. Но никто не винит их в том, что они заняли строго определенную нишу. Может, дело в том, что они симпатичные и вашим детям нравятся игрушки, их изображающие, а безери напоминают вам пищу.
– Эй, не я установил эти правила.
– А почему люди поощряют в детях любовь к игрушкам – животным в символической форме – и в то же время учат мучить настоящих?
– Приятель, ты победил.
– Игрушки в виде животных… Меня смущает эта привычка.
– Ты задаешь слишком сложные вопросы. В устах журналиста это похвала.
Они поднялись на поверхность и пошли через поля. Эдди набрел на генадина, но тот удрал, пока Эдди
