Брызги от бьющихся о борт корабля волн уже долетали до пожелтевших листов книги.
– А когда будет время читать? – Давид, поймав попутный порыв, попытался перекричать разбушевавшееся море.
– Не знаю! – Кормчий явно пребывал в возбужденном состоянии.
– Может, когда достигнем цели? – крикнул Давид.
– Нет, у достигших берега есть дела поважнее. – Кормчий источал уверенность не читавшего книг человека. – Отдохнем, когда море и женщины соединятся!..
– Как соединятся? – Давид видел, как от закипающих волн загораются глаза Ендрая. Он словно с радостью принимал вызов стихии. С грохотом разбивающиеся о борта посудины воды кипятили морскому волку кровь.
Море в передничке волн напомнило Давиду женщину у плиты, когда она готовит ужин сразу в нескольких сковородах и кастрюлях. И поэтому все у нее убегает, особенно молоко и масло.
Но для Ендрая море было женщиной легкого поведения, одной из тех женщин, что ждали его на берегах Италии, Франции, Великобритании или Америки. Одной из тех женщин, что подсаживались к его столику в каком-нибудь портовом баре и вызывающе обнимали.
Ендрай считал, что такую женщину надо во что бы то ни стало победить, сбить с нее спесь. Он брал ее страстно, насильничая. Женщина, не ожидавшая такого напора, сначала поддавалась, а потом к страсти добавлялся испуг. И тут начиналось самое интересное. Женщина в ярости била Ендрая руками по лицу, колотила ногами по спине, норовила укусить в глаза. Но Ендрай зажмуривался, и укус оборачивался поцелуем волн. Обжигающе соленым. Да, море – самая страстная женщина, которой нужно овладеть, пусть она даже хлещет тебя по щекам.
Борьба с морем, подумал Давид, это борьба с другим мужчиной, то и дело откидывающим назад мокрый бивень волос.
А как бы он повел себя в этой ситуации и достаточно ли он мужественен по сравнению с капитаном «Цептера»? Давид интуитивно понимал, что он сильно уступает Ендраю в мужественности, но лишь потому, что для Ендрая море – проститутка, а для него – жена. И в то же время Давид чувствовал, что Ендрай смел лишь потому, что у женской ярости, как и у морской стихии, есть граница – это ее кроткое сердце.
– Я с тобой не согласен! – крикнул Давид кормчему.
– В чем не согласен?
– В том, что ты пренебрегаешь мыслями о женщинах.
– А чего о них мыслить, придет время – и распахнут свои объятия. Посмотри, разве женщина не скидывает перед тобой сорочку-волну, не обнажает в своей страсти черные подмышки и пах? Бездну!
– Нет! – крикнул Давид. – Море – это женщина на кухне или женщина с ребенком, и ты храбришься лишь потому, что в глубине души знаешь об этом.
– Не понял!!! Повтори, что сказал еще раз!
– Ты и я, и вообще каждый из смертных, отправляется в жизненный путь, как первооткрыватель, как мореплаватель в неведомый океан. И то не наша заслуга, а предначертание. Как это не было заслугой того мужчины, что первым покорил морские просторы. Его просто выкинули сородичи в море, потому что он был умирающим или прокаженным, как спускали вниз по течению рек прокаженных новорожденных, чтоб они не лишили землю плодородия. Вытолкнули в море, как выталкивает мать из утробы дитя. Но опять же тот ребенок цивилизации – первобытный человек – выжил благодаря океану-матери. Символ твоей храбрости – тонкие ручонки ребенка, которого мать-океан укачивает перед сном. Этот ребенок и есть ты, а твоя посудина всего лишь кастрюля на газовой конфорке, что своими руками передвигает женщина-океан. Самое большое мужество – это пройти весь жизненный путь с женщиной от кухонной плиты до детской кроватки. Не только мужество, но и искусство.
– Нет, ты повтори то, что сказал про меня.
– Я сказал, что ты из тех, кто никогда не сможет успокоить море, а лишь возбудить. Не найдет в самый тяжелый момент самого нужного слова. Ты знаешь, как довести женщину до исступления, а потом во время беды бросить ее в истерике. И делаешь ты это, зная, что женщины на самом деле кротки. Но ты никогда не сможешь достигнуть того берега, ради которого мы и отправляемся в путь. Потому что ты трус.
С каждой минутой море бушевало все яростнее. Оно уже напоминало разъяренную мегеру. Давид разговаривал с морским волком Ендраем, держась за борт, там же, где и сидел, у кормы.
Оскорбленный Ендрай сжал челюсти, готовый броситься на Порошкански. Но тут сильнейшая волна подтолкнула в бок «Цептер», и суденышко накренилось – это из расступившихся вод вынырнула самая большая русалка – Дениза. Женщина-рыба положила голову на край судна, отчего оно и накренилось.
– Это что еще такое? – удивился Ендрай.
– Это Большая Женщина, – восхищенно сказал Порошкански, – мне о ней Петр рассказывал.
– Да, – утвердительно кивнула Большая Женщина, отчего ее тростниковые косички, взлетев вверх, зацепились за семь рогов, – я Дениза, а также Артемида Эфесская, Бипи, Глоби, Албасты, и еще у меня шестьдесят шесть разных имен.
– Сколько лет плаваю по морю, а такого чудища не встречал, – изумился Ендрай.
– Потому не встречал, – заметила женщина, – что я пряталась за одним из двух морей, разделенных преградой.
– За какой еще преградой, – крикнул Ендрай, – я по всем морям плавал, а такого и не припомню.
– В каждом из нас, – сказала женщина, – есть два моря. Одно более пресное, другое более соленое. Так же мужчины и женщины разделены стенами. Но мне непонятно, как они могут сливаться, если даже моря внутри человека не сливаются.
Порошкански вспомнил аяты Корана о морях, что готовы встретиться, но не судьба.
– Ну вот, – расстроился Давид, обращаясь к Большой Женщине, – тебя Петр на суше ищет. А ты здесь безобразничаешь.
– А я знаю, – сказала Большая Женщина. – Но мне он абсолютно неинтересен, мне гораздо интереснее ты.
– Почему? – удивился Порошкански.
– Видишь ли, я всю себя без остатка посвящаю тому, чтобы соблазнять мужчин, такое уж предназначение у нас, у женщин. Петра я уже соблазнила, а тебя пока не могу. Ты правильно заметил, что море – это женщина у плиты, но это пресная сторона моря. А соленая, неприглядная для жизни сторона – это та сторона, где прячутся монстры. Вот эти-то монстры и хотят соблазнить мужчин.
– А зачем меня соблазнять? У меня четыре жены есть, – искренне удивился Порошкански.
– Вот именно, – подняла палец Большая Женщина, приглушая шторм для разговора. – Я так понимаю: если у мужчины есть четыре жены, то он к женскому полу небезразличен. А значит, захочет еще четырех жен, а потом еще четырех. А ты зациклился на первой четверке. Почему?!
– Я их люблю, – признался Давид.
Он хотел было сказать об этом и Ендраю, но в эту секунду кормчий благоразумно перемахнул через борт и пропал, размахивая руками, в пучине. Или это Большая Женщина улыбнулась- облизнулась, и Ендрая ненароком смыло с палубы накатившей волной.
– Ох уж мне эта любовь! – с презрением фыркнула Большая Леди. – Какая там любовь, когда все держится на расчете и взаимовыгоде. Ты же только что сказал, что море – это женщина у плиты. Только для этого мужчинам нужны жены. А потом, женское предназначение – родить ребенка. Такая же функция и у воды, у океана. И так же океан должен дать последнее пристанище человеку. Никто не может так укачивать, как море. Таким образом, круг замыкается. Как видишь, все для мужчин.
– Какой тогда интерес у женщин в мужчинах? – попытался поймать Большую Женщину Порошкански. Ему было интересно болтать с Денизой.
– Я уже сказала: в соблазнении, в сексе. Н у, посмотри, разве я не красотка? Посмотри.
– И только? – поднял бровь Порошкански.
– А в чем же еще? – возмущенно замахала руками Дениза. – Была на моей памяти одна сумасшедшая пара – Александр и Александра. Он завоевал весь мир, но не возжелал ни одной женщины. Я к нему и так, и этак подкатывала – все-таки такой сильный и интересный мужчина: полмира покорить – не каждому дано. А он ни в какую. Боялся с изменой Александре все разом проиграть и потерять. Да и с Александрой он до
