пропихивал в свой маленький пищевод большой бутерброд с помощью маленькой чашечки кофе. После завтрака он просовывал в узкие деловые брюки и узкие ботинки свои ноги и сам протискивался в автобус, чтобы успеть вовремя занять свое скромное место в одной маленькой конторе одного Большого банка. За любимое маленькое дело он получал свою маленькую зарплату и был беззаветно предан своему Большому начальству. В обед маленький человек отправлялся в кафе быстрого питания и съедал свой Большой двойной гамбургер. Вечером маленький человек возвращался в свою маленькую квартиру, где менял туфли с большим носком на маленькие тапочки, а рубашку с широкими манжетами и галстук с большим узлом на рубашку с короткими рукавами и маленьким воротником. По пути домой маленький человек любовался огромными витринами Гигантских молов и Больших ресторанов, в которых кушали Большие люди. У дома в родном районе маленький человек заходил в Гигантский супермаркет «Спрут», чтобы выбрать себе маленький ужин по душе. А еще маленький человек засматривался на Большие машины, и однажды в парикмахерской, делая челку и виски короче, он даже разговорился об одной Большой машине с мастером модельных стрижек. Парикмахер тоже мечтал о чем-то Большом. В то время когда у него не было клиентов, он пилочкой равнял ногти и смотрел по маленькому телевизору кино Больших режиссеров с Большими актерами в главных и второстепенных ролях. За этим занятием его и оставил маленький человек, отправляясь на свидание с одной Большой Женщиной, которую он очень любил. Но Большая Женщина не пришла на то свидание, и маленький букет из маленьких ландышей и длинных роз так и остался лежать на маленькой скамейке в маленьком сквере у памятника Большому поэту. Стихи последнего были выбиты Большими буквами на граните постамента и однажды врезались в сердце маленького человека, дав ему надежду на Большую любовь. Теперь каждый вечер, вернувшись домой, полежав в маленькой ванной, съев свой маленький ужин, маленький человек клал Большую телефонную трубку возле Большой подушки в надежде, что однажды позвонит его Большая Женщина. Маленький человек очень любил Большой и интересный мир Большой Женщины и очень хотел очутиться там среди Больших машин и Большого тенниса, среди Больших гонок и регат, среди Больших перстней и колье. Он понимающе прощал Большим людям то, что они порой свысока смотрят на его маленькие радости, а порой совсем не замечают его маленькой жизни. Он жалел Больших людей за это и всегда был готов им помочь… Потому что у маленького человека было Большое сердце.

А еще в этом прекрасном городе жил Великан, который тоже по-своему любил этот город… и очень любил одну хрупкую женщину. Она была настолько маленькой, что Великан мог ненароком убить ее неловким неуклюжим движением, а мог и согреть своим горячим дыханием. Да он и весь город мог бы согреть, обняв его с двух сторон. Великану нравилось что-то делать для людей, ибо что бы он ни делал, все у него получалось по-великански хорошо и помогало жить каждому. Вот Великан и старался. Он вставал раньше всех, чтобы вода в душе, пока он тратит ее на себя, не пропадала в кранах других квартир. Затем Великан шел на работу, но не чтобы заработать денег, а чтобы быть с людьми. Как и у большинства граждан города, у него тоже была работа и начальство, которому он снисходительно помогал. Впрочем, это было для него скорее развлечением… Большому начальству Великан помогал достичь своих наполеоновских планов, а своему мастеру-парикмахеру искренне пожелал накопить денег и купить, наконец, джип с Большим рулем, чтобы ездить не сгибая спину и хоть на секунды чувствовать себя, как и Великан, большим. Сам Великан никого не хотел прижимать своими большими формами и поэтому предпочитал передвигаться по городу пешком или на узкошинном велосипеде. В супермаркете Великан старался не брать много еды, чтобы не задерживать людей в очереди и не утомлять продавщицу. Возвращаясь домой, Великан любовался маленькими фигурками живущих в городе людей, но особенно он искал в толпе глазами одну грациозную маленькую женщину, которая однажды не пришла к нему на свидание. Тогда Великан сильно расстроился и пошел в ресторан один с мыслью, что, наконец, он сможет себя не сдерживать и съесть две порции. Но когда к нему подошла хрупкая официантка, он то ли пожалел ее, то ли опять постеснялся. Официантке пришлось бы тащить на хрупких ручках тяжелый, полный еды поднос или же два раза ходить на горящих от усталости и высоких каблуков ногах на кухню. Вернувшись домой, Великан включал телевизор и смотрел кино плохих режиссеров с плохими актерами в главных и ужасными во второстепенных ролях. А потом ложился в свою маленькую кровать и поджимал колени, не зная, что ему укрыть: свою великанскую грудь и плечи или гигантские ступни. Великан клал маленькую дорогущую телефонную трубку под маленькую подушку. Иногда он ставил на телефоне музыку и слушал полночи через маленькие наушники эти никчемные попсовые телефонные ректоны. Впрочем, и они соловьиными трелями раздирали ему сердце. Великан не ждал звонка маленькой женщины. Он вообще от нее ничего не ждал, а сам был готов в любую минуту прийти на помощь, спасти и защитить эту хрупкую девушку. Вот только бы знать, где она, и тогда он обязательно ей поможет, поддержит и с легкостью подарит все самое лучшее в жизни… Великан очень любил и этот маленький город, и этот маленький мир, потому что чувствовал за него свою великанскую ответственность… Может быть, потому что этим Великаном было сердце маленького человека.

Мы поднимались по крутой лестнице дома Порошкански в квартиру, где нас ждали Айгюдь, Хурхуд, Фериде и Эсфирь. У Жана в руках был большой букет роз, у меня – васильки, у Рауля лютики, у Эрика – горшочек с базиликом. А в это самое время на шерстяных коврах Синей мечети, что своими волнами так похожи на море и эбру, рыдал после молитвы, вспоминая вдохновенное лицо Александры, влюбленный Петр. А его друг Порошкански медленно опускался на дно к чайным ложкам с тонкими ручками, к ремню с медной пряжкой «Морфлот», к саквояжу французского лекаря Абдул-Хамида, к чесночнице с заржавевшей рукояткой. К серебряной амфоре с душистым коровьим маслом. К золотой фигурке бычка. К филировочным ножницам брадобрея Мустафы. К браслету Сент-Экзюпери, на котором выгравирован не старый нью-йоркский, а новый морской адрес писателя. К перстню-талисману рыбаков – символу их веры в спасение, на котором изображен Петр, вытаскивающий сетями души утопших. К записным книжкам Магеллана в кожаном переплете. К разрушенным стихией дворцам и храмам Атлантиды. И к тапочкам последнего султана Стамбула, которые символизируют конец истории.

Теперь Порошкански знал, что пучины Средиземного моря, и особенно Босфора, в лучах заходящего солнца до боли в глазах напоминают приготовленную для создания эбру воду, которую сначала покрывают коровьим маслом и соком поджелудочной железы. Затем красками – желтой, зеленой, синей, красной, белой, черной. Потом иголками, острыми, как лучи солнца, прямо на разноцветной поверхности рисуют цветы. Остается лишь быстро опустить на окрашенную воду лист бумаги. И вот уже готова неповторимая обложка книги с красным вензелем – тюльпаном, покорно склонившим голову в молитве.