– Там нам будет хорошо, – уверил я, – там все такие, как мы: грабители банков.
– А если там мы не застанем твоего друга? – засомневался Рауль. – Если твои кудыкины горы окажутся недостаточно приветливы?..
– Есть же, в конце концов, у него еще друзья? Найдем себе новых друзей, куда мы денемся, – пенял я на пенную мечту. – И потом, там не кудыкины горы, там Балканы и море!
– Точно, там нам по крайней мере будет не хуже. – Эрик развернул положенный на сиденье желтый лист ежедневника «Ведомости» с небесным графиком, иллюстрирующим уровень благосостояния граждан всех стран мира. На первом месте по уровню медицины и образования и потребления оказалась Норвегия. За ней стояли страны зеленого континента – Австралия и Новая Зеландия. Огромная Россия оказалась в списке на шестьдесят пятой позиции, сразу после крошечной Албании.
От выкладок корреспондента Бруснева стало совсем грустно. Боже, куда я лечу? Зачем менять шило на мыло? И потом, какая разница – Албания или Россия?! Я понимал, что, улетая с этими придурками в страну грабителей банков, я все дальше убегал от себя. Ища на свою задницу дальнейших приключений. Убегал от правосудия и законов взросления, в надежде, что с ними, там, я не потеряю наивный взгляд на вещи. В конце концов, должна на земле остаться черная дыра – земля, не подчиняющаяся всеобщему тяготению и живущая по своим законам. Может, после того как планета, подобно юле (не путать с Юлей), соскочит с собственной оси и накренится и когда другие страны зачерпнут от силы мирового океана, лишь Албания выстоит и станет новым процветающим краем – обетованной землей нового человечества.
Лайнер, плавно оттолкнувшись от телескопического трапа, поехал искать взлетную полосу. С первых минут полета стало ясно: она будет головокружительной – наша дальнейшая жизнь. Но от этого ощущения легче не становилось. Уши закладывало, тошнило. Это ведь надолго, в худшем случае навсегда. В какой-то момент меня всего затрясло внутренней такой тряской… Что это – страх, озноб от тоски?
Я прильнул к стеклу иллюминатора. Вот он, мой город. Город, в котором я рос и любил. Город, где похоронены мои родители и юношеские надежды. Надежды, неосознанные, как завернутый в газету, вместо селедки, напалм. И когда я успел намочить его в воде?
Самолет набирал высоту. Улицы и площади внизу казались все меньше и меньше. Маленькие дома, маленькие люди, маленькие машины. Я впервые летел на самолете, хотя мечтал об этом с детства. Но как-то не получалось. Однажды я уже взрослым дядькой навестил родной двор и школу и ужаснулся собственным ощущениям. Все, что мне в детстве виделось таким грандиозным и гигантским, вмиг оказалось ужасно маленьким и неказистым. А теперь мне и весь город казался маленьким и ничтожным. Я летел в страну, о которой и подумать ничего толком не мог. Говорят – страна орлов. А на самом деле – черная дыра на теле Европы, где время коллапсирует вместе с пространством и сжимается в маленькую черную точку. Ну и пусть! Потому что когда уже нет никакого плана на жизнь и надежды на себя, тогда точно нужно все кардинально менять – менять свои координаты во времени и пространстве, все бросив и отправившись в полную неизвестность.
И вдруг это особое чувство, что если сейчас, сейчас же, срочно, не умоюсь, то мне станет совсем худо. Я встал и вышел, лицом к ребятам, как та женщина в театре, опрокидывая стаканчики и бутылку, припрятанную в ногах у Жана.
– Ты что делаешь?! – возмутился Жан.
– Вот сволочь, – сказал Эрик, – попрощаться не дал.
– Ты куда? – спросил Рауль.
Подковырнув большим ключом от квартиры замочек маленькой туалетной двери, словно замочек был пивной пробкой, я проник в заветную комнатку. Сортир меньше, чем в моей бывшей квартире. Тут самолет качнуло, и я плюхнулся на унитаз. Посидев так минуты три, достал из-за пазухи то, что я вытащил из личного ящика Александры в банке. То, что я вероломно спрятал от ребят, и то, что я им никогда не покажу.
Папку с листами из тетради. Дневник Александры, в котором она на каждой странице записывала свои – хлынувшие, как дождь и шквалистый ветер с неба – первые переживания юношеской любви. Маленькая девочка любит маленького мальчика. Любит бескорыстно, преданно и самозабвенно. Любит, как только может любить чистая, наивная душа. Детские тетради за давностью лет расползлись на ветхие листы, исписанные правильным девичьим почерком и страницы с каракулями от мужского лица. Кое-какие моменты она мне напомнила.
Вот мы идем вдоль реки по набережной, идем из школы. Я несу ее портфель. В нем нужная мне тетрадь!
– Что это? – спрашивает она меня, увидев розовую бутылку, вмерзшую в лед.
– Это послание Бога! Оно запечатлено в кулаке из искрящегося льда. Горы льда и море пьянящего весеннего напитка.
– Разве можно набрести на послание Бога случайно?
– Только случайно и можно! – излучал я бредовые весенние мысли.
– И ты не хочешь прочитать, что в этом послании?
– Зачем, я и так пьян от любви ко всему, что меня окружает. От солнца, ветра в лицо, от тебя! Лучше ты дай мне почитать свою тетрадь с красным вензелем. А я дам тебе почитать свой дневник.
Зачем я тогда заговорил о любви? Зачем всколыхнул чистую душу? Зачем спровоцировал встречное движение? Я хотел получить эту тетрадь с решенными задачками, один плюс один, с математической формулой любви, и вот я ее получил! И теперь судорожно сжимаю в руках! И тут же другие листы – с эротическими фантазиями мужчин. Возможно, прочитав их, она не захотела больше жить. Не смогла от чувства стыда и разочарования. Кто их написал? Эрик или кто-то другой, кого Александра любила больше жизни. А может, это мои фантазии? Какая разница, если под ними может подписаться каждый из нас. Теперь это уже не имеет никакого значения. Теперь, когда случилось то, что случилось. Встреча с Жаном и Рулем, ограбление банка, бегство из страны. И вся эта буря и турбулентность. Самолет немного трясет.
О, если бы вернуть то время! Дать мне еще один шанс! Я бы обязательно все исправил. Кинулся сломя голову к телефону. Поговорил, обнял, прижал к себе, поцеловал, утешил. Остановил этот циклон чувств. Или погасил зарождавшуюся в груди маленькой девочки бурю встречным движением? Другой вопрос – состоялась бы тогда наша дружба, наша с Жаном и Раулем встреча? Конечно, я им не скажу про эти девичьи дневники – совершенно по-детски наивные и глупые. Это было бы слишком жестоко и страшно. Пусть они не разочаровываются в своей любви и не теряют веры в тайну таинства, как я. Самолет сильно тряхнуло. Я поспешил вернуться к ребятам. В конце концов, мы ведь уже своеобразное братство.
Выйдя из кабинки, я по наклонной поверхности салона, как по подиуму, медленно двигаюсь к своему месту. Шаг за шагом. Подиум подсвечивали лампочки, указывая дорогу к аварийным выходам. За окном полыхнула молния. Потом еще одна. Кажется, мы угодили в бурю. Как там про птиц, которых разорвали на четыре части: оторвали крылья, отделили туловище от головы – кажется, точно так же с крыльев начинается крушение аэробусов. Последней в этом повествовании мыслью, осенившей меня, было: даже если мы сейчас потерпим крушение, рухнем с невообразимой высоты, мы все равно соединимся в братство. А муршидом у нас будет тот, кто заметил на соске Александры часики, указывавшие время ее смерти. И за что она меня полюбила?..
Глава 36
Все ближе к звездам
Солнце садится, подумал он, глядя в окно, тени отделяются от деревьев. Надежд остается все
