Боясь раздумать, сейчас же отнес письмо на почту. На другой день город был поражен сенсацией. Тираж газеты, опубликовавшей письмо Ричарда, увеличился вдвое. Многие газеты Нью-Йорка и Вашингтона в тот же день перепечатали письмо Уайтинга, сопроводив его комментариями, портретами Фрома и кричащими названиями статей и статеек о плагиате в разные века и о данном в частности.

К Уайтингу приезжали журналисты, расспрашивали и выпытывали. Предлагали свои услуги писатели, обиженные издательством Говарда Фрома. Газеты были испещрены подробностями скандала. В одной из них сообщалось, что якобы, встретив Уайтинга в ресторане, Фром предлагал ему написать опровержение, обещая уплатить за это десять тысяч долларов. Издатели радостно потирали руки, репортеры изощрялись в догадках и вымыслах. На всех улицах и перекрестках, в будуарах, ресторанах и театрах только и говорили, что о литературном скандале.

Ричард знал, что встреча с Фромом неизбежна, но никак не ожидал, что без всякого предупреждения и даже без телефонного звонка опороченный бизнесмен явится к нему на квартиру и просто, без возмущения станет спокойно объясняться с ним, словно речь идет не о чести издателя Фрома, попавшего в грязную историю, а о незначительной ошибке Уайтинга, которую тот несомненно исправит.

Появившись в квартире Ричарда, Фром спросил:

— Скажите, мистер Уайтинг, кто из моих конкурентов надоумил вас написать разоблачение в газету?

— Я сам, — с достоинством ответил Ричард.

— И знаете, к чему это привело? Мне пришлось выключить все мои телефоны. Звонили из десятка издательств, не только Нью-Йорка и Вашингтона, но из Филадельфии и Сан-Франциско. Все наперебой просят разрешить переиздать оба сборника в небывалых тиражах. Предлагают за рассказы баснословные цены… Нет, вам следовало родиться бизнесменом, а не писателем. Вы создали сенсацию номер один, превосходящую все известные мне коммерческие комбинации. Поздравляю вас с гениальной идеей. А гонорар мы поделим с вами поровну.

— Простите, — сдержанно сказал Уайтинг, — я считаю, что ваши коммерческие сделки могут продолжаться, но только без моего участия.

— Почему? Разве вас перестали интересовать мои доллары, на которые вы кутите и содержите вашу танцовщицу?

— Думаю, что разговаривать больше не о чем: ведь вы читали мое письмо?

— Читал. Но я нисколько не обижен. Теперь вы напишете опровержение, сошлетесь на пари или что-нибудь другое, и мы с вами отхватим солидный куш.

— Нет! Этому не бывать, мистер Фром.

— Что? А где же ваше слово джентльмена?

— Я, конечно, перед вами виноват, мистер Фром, но я не знал самого себя. Я переоценил свои силы, и нервы мои не выдержали.

— Нервы тут ни при чем. Это зависть. Зависть к той славе, которую я себе создал! Итак, конкретно: что вы хотите?

— Вернуть вам в течение нескольких лет все полученные от вас суммы. Я буду писать, печататься, и вы понимаете, что я смогу не только рассчитаться с вами, но и возместить тот материальный ущерб, который, возможно, причинил вам своим газетным разоблачением.

— А честь? Имя? Фирма? Это, по-вашему, ничего не значит? Или, быть может, на вашей писательской бирже такие понятия не котируются? Нет, мистер Уайтинг, мы будем с вами бороться, бороться до конца! Я принимаю ваш вызов.

Членами суда согласились быть три известных литератора. Уайтинг отлично понимал, что этих прославленных писателей никто не сможет подкупить ни за какие доллары, и тем не менее волновался.

Он беспокоился, что Фром, набив руку на переделке его произведений, сможет написать что-то, отдаленно похожее на какой-нибудь из его рассказов. Но то, что члены третейского суда — известные писатели, успокаивало Ричарда. Эти столпы литературы несомненно сумеют отличить подделку от подлинника, как отличают эксперты антикварного магазина Рембрандта или Ван-Дейка от самой совершенной копии. Иначе и не может быть!

Переполненный зал гудел, словно улей. Журналисты, сидя на стульях, подоконниках и верхом на скамейках, что-то быстро записывали в свои блокноты. Сверкали очки. В проходах сновали люди, вперед- назад, вперед-назад. Тут же заключались пари, как на скачках:

'За Уайтинга — 50. За Фрома — 100'.

Всюду шум, гам. Кто-то отвечал за Ричарда тройным кушем. Шуршали бумажные доллары, звенели центы. Лихорадка охватывала зал. Но вот появился Уайтинг, а следом за ним Говард Фром. Раздался свист, и сразу же все смолкло. Соперников пригласили в соседние залы. Уайтинг вгляделся. Квадратная комната, красивые обои, холодные, мраморные подоконники. От прикосновения к одному из них вдруг задрожали руки. В голове у Ричарда ни одной мысли, как у новорожденного младенца. Перед глазами листы белой бумаги с печатями. Зубы вгрызаются в ручку. Взглянул в трюмо. Под глазами круги — следы беспутно проведенных ночей. Сердце чугунной гирей колотится в груди. Злоба комком застряла в напряженном горле. Раздался звонок.

Да, да, это им дан старт. Как на бегах. Ну что ж, начнем. Два часа писать. Скорее… Только писать… Здесь-то он на коне…

'Ночь тупо смотрела черной впадиной. За окном летели ветер и тьма…' Ветер и тьма… Нет, это все банально, и, кажется, в каком-то из моих рассказов уже были эти фразы, — подумал Ричард. — Если это так, их теперь припишут Фрому, а меня обвинят в плагиате. К черту! Начну иначе: 'Алмазные россыпи звезд плескались в изумрудной синеве моря'. Слащаво до приторности. К черту! 'Ночь наступила неожиданно. Яркие звезды одна за другой загорались в синем небе'. 'Почему в синем, а не в лиловом, не в темном?..'

И вдруг Уайтинг почувствовал себя жалким и беспомощным, как бродячая собака, с трудом разгрызшая кость. А в кости-то весь мозг давно высох! Рябило в глазах. Ведь раньше, даже пьяный, он писал много. Так, просто за деньги. Почему же сейчас мысли путаются, и ускользают куда-то, и снова возвращаются, но уже в каком-то ином, искаженном виде? Ведь выпита одна, всего только одна рюмка. Для храбрости. Ну и к черту! Пиши!

И вдруг потекли ясные, стройные мысли… Написал две страницы. Так, еще. Скорее, скорее!

Рука быстро скользила по бумаге. Слова цеплялись одно за другое и нанизывались, как в ожерелье. Фабула росла и ширилась. Еще немного, поворот и неожиданный конец. Все как будто правильно, все хорошо. Ричард не замечал, как бежало время. Публика кричала:

— Говард Фром! Ричард Уайтинг! Жмите!

А потом свистели, долго, пронзительно, засунув пальцы в рот, как на ипподроме, когда лошади уже у финиша.