— Пять тысяч! Какое счастье! — Зося и Бетти маняще улыбались.

— Теперь вы на нас и смотреть не будете, — пролепетала Бетти.

— О нет, напротив. Я приглашаю вас всех сегодня вечером в ресторан 'Большие устрицы'.

— Прямо как в сказке, — шептала Зося.

— О-ля-ля! — воскликнула Бетти.

Мужчины — Джек Вурворт и Джо Паркер — искренне поздравляли Ричарда и жали ему руки.

Попав в один из фешенебельных ресторанов, вся компания в течение первых минут была несколько растеряна и чувствовала себя стесненно: мягкий свет неоновых ламп, льющийся из замаскированных ниш, удобные кресла, хрусталь, приглушенные звуки оркестра и угодливость официантов заставляли каждого из ресторанных новичков сдерживать свои движения и громкий смех. Но после первых бокалов вина, после омаров и устриц огромный зал с облепленным ракушками потолком вдруг показался всем давно знакомым и обычным. Бетти начала тихо подпевать в такт оркестру, а Зося задорно смеялась над остротами Паркера.

Но непринужденнее всех чувствовал себя виновник торжества Ричард Уайтинг. Легким кивком головы он подзывал официантов, заказывал самые разнообразные блюда и вина. Пил умеренно и думал, что доллары, несомненно, доставляют счастье и радость тем, кто их имеет. И все же это, вероятно, не та радость и не то счастье, которое приносит литературная слава!

Вся компания вернулась домой под утро на двух такси и разбрелась по комнатам. После роскошного ресторанного зала маленькая комнатка с обшарпанными обоями показалась Ричарду лачугой, и он подумал, что завтра же надо переменить свою убогую каморку на комфортабельную квартиру.

Время быстро уходило в бесконечность. Каждый месяц Уайтинг сдавал Фрому свои рассказы, получая взамен чеки. Переехал на новую квартиру. Откуда-то вдруг появилась масса друзей. С утра до вечера беспрерывно звонил телефон, сыпались приглашения в гости, на вечера, на премьеры. Положительно не хватало времени. Еле — еле выкраивал в день два — три свободных часа, чтобы к сроку написать нужную тысячу слов. А когда под последней строкой ставилась точка, Ричард сам звонил кому-либо из своих новых друзей и отправлялся в ресторан, где учтивый официант сервировал его постоянный столик,

Плотно позавтракав и выпив изрядное количество вина, Уайтинг ехал на бега или в варьете, где выступала нравящаяся ему испанская танцовщица.

Возвращаясь домой поздно ночью, Ричард иногда пытался припомнить, как был проведен сегодняшний день, но все события путались в его затуманенном мозгу, и он засыпал тяжелым, пьяным сном.

Проснувшись утром с головной болью, Уайтинг выпивал рюмку виски и, усевшись за стол, писал положенные ему на день полтораста слов.

Буквы укладывались в неровные, неряшливые строчки, но Ричард, не задерживаясь над образами, метафорами и сравнениями, строчил фразу за фразой, отлично зная, что как бы ни написал он свой новый рассказ, его все равно безоговорочно примут.

По воскресеньям Уайтинг, не подходя к письменному столу и не прикасаясь к рюмке, отправлялся с утра пешком по Бродвею, Манхэттену на Уолл-стрит. По дороге заглядывал в зеркальные витрины книжных и букинистических магазинов, рассматривая новинки и старинные издания в кожаных тисненых переплетах.

Однажды в окне одного из таких магазинов Ричард увидел яркий плакат:

'Поступил в продажу первый сборник рассказов Говарда Фрома. Готовится к печати повесть 'Игра без джокера'. Эти слова резанули по сердцу. Уайтинг зашел в магазин.

— Дайте, пожалуйста, мне сборник…

— Какой именно? — засуетился продавец. Ричарду хотелось крикнуть: 'Моих рассказов! Сборник рассказов Ричарда Уайтинга!..' Но вместо этого он произнес ненавистное ему имя Говарда Фрома.

— На ваше счастье, остался еще один экземпляр. Последний.

— Хорошо идет книга?

— Отбоя нет, — ответил продавец. — Я пятнадцать лет работаю в магазине и не помню такого спроса. Талантливый писатель, что и говорить. Во всех журналах самые лучшие отзывы. На днях выйдет второе издание. Разрешите завернуть?

— Нет, я так возьму, — сказал Ричард, взглянул на обложку и спрятал книгу в карман. Выйдя из магазина, он подошел к киоску. Купил все вышедшие в этом месяце журналы и поехал домой. Попросив горничную никого не принимать, заперся в кабинете, выключил телефон и сел читать. Критика тщательно разбирала каждый рассказ. По адресу автора высказывались десятки комплиментов. В толстом ежемесячнике был помещен портрет Фрома во всю страницу. Тупо заныло в груди… 'Вот она, справедливость! Когда я, голодный, обтрепанный, приносил и рассылал эти же рассказы в редакции, мне возвращали рукописи, зачастую даже не читая, а теперь те же рецензенты пишут о тех же моих произведениях хвалебные статьи… '

В хорошо оформленном сборнике были напечатаны рассказы, любимые его рассказы! Те самые, над которыми Ричард работал по ночам в течение двух долгих, полуголодных лет. Лишь некоторые заглавия и имена героев были заменены незнакомыми, а сюжетные линии остались неприкосновенными. 'А что, если, — вдруг подумал Уайтинг, — взять да и написать рассказ на эту тему? На тему о плагиате'. И тут же с лихорадочной поспешностью схватил со стола ручку и четко вывел заголовок 'Афера'. Строка бежала за строкой, вбирая в себя всю горечь, всю накопившуюся обиду и боль Ричарда.

'Вот тебе в счет тысячи слов, в счет наших взаимных расчетов… Полюбуйся, прохвост, на свой портрет'.

Ознакомившись с 'Аферой', Говард Фром спокойно сказал Уайтингу:

— Я вижу, мой успех вас расстраивает. Совершенно напрасно. Поверьте, вы бы не имели его. Этот успех стоит мне очень дорого — сотни долларов. Вы не могли бы платить за эти статьи такие большие гонорары, значит, вам не о чем жалеть. Вот получайте за рукопись. А это отдельно, за добросовестное отношение, — он протянул два чека. — Хотите, поедемте со мной в ресторан, в ваш любимый ресторан, на Семнадцатую авеню, завтракать? Не удивляйтесь моей осведомленности. Теперь я всю жизнь обязан интересоваться вами. И не надо сердиться. Это чувство раздражает печень и кладет на лицо преждевременные морщины.

Во время завтрака к их столику у окна все время подходили изысканно одетые люди, почтительно кланялись и одними и теми же словами начинали разговор с Говардом Фромом:

— Мистер Фром, надеюсь, следующий сборник вы дадите выпустить нам. Он не должен попасть в другое издательство…

— Я предлагаю вам гонорар в два раза больший, чем заплатит 'Нью рипаблик' или 'Атлантик'. Вся страна ждет от вас великих произведений… А это ваш племянник? Нет? Похож. Есть какое-то отдаленное сходство.

Журналисты тут же интервьюировали Фрома, интересуясь его взглядами на искусство, расспрашивали о предполагаемом выходе в свет нового журнала, о прибылях и убытках известных издательств.

Ричард встал и сухо сказал:

— До свидания!

Фром, пожимая ему руку, тихо произнес:

— Не надо горячиться, Уайтинг. Самое главное в жизни — спокойствие и бизнес, бизнес и спокойствие. Это мой девиз.

— Вы можете не тревожиться, мистер Фром. Слово свое я сдержу, что бы ни случилось.

Ричард крепился и старался быть внутренне и внешне спокойным. Больше всего его злило то, что Говарда Фрома сравнивали в печати с Киплингом и Голсуорси — с такими, в сущности, совершенно разными по силе, стилю и языку писателями. В газетах все чаще и чаще появлялись статьи о Фроме. Он стал популярным, модным беллетристом. Чтобы как-то забыться, Ричард стал проводить ночи в кабаках.

Днем он старался не ходить по тем улицам, где были расположены книжные магазины, чтобы не видеть в окнах кричащих плакатов с ненавистным ему именем. А с друзьями даже избегал разговоров о литературе.

Но почему-то собеседники обязательно спрашивали:

— Вы читали Говарда Фрома?