Как-то поздним ноябрьским вечером, вернувшись домой усталым, мокрым и полуголодным, Уайтинг долго согревал дыханием окоченевшие пальцы, прежде чем зажечь свет. А когда загорелась тусклая лампочка, он увидел на письменном столе три запечатанные бандероли и сразу ощутил дрожь во всем теле, словно при приступе малярии.

Не тронув конвертов, Ричард медленно опустился в кресло и заплакал. Слезы лились по его щекам, и он, как мальчишка, лишь вытирал холодным рукавом мокрые щеки.

'Ну что ж, — с грустью думал он, глядя на бандероли, — значит, не судьба мне стать писателем'. А сколько надежд он возлагал именно на эти три вещи! Ричард вспомнил, как на почте, при их упаковке, он случайно склеил уголки шестнадцатой и семнадцатой страниц 'Кустов и зайцев', как хотел ножом счистить капельку клея, но, отвлекшись какой-то мыслью, забыл это сделать и долго потом упрекал себя в неаккуратности.

Ричард осторожно распечатал все три конверта и, прочитав стереотипные, банальные ответы, задумался.

'А что, если… что, если согласиться на предложение Говарда Фрома? Нет, нет, ведь это значит продать свою надежду, свою душу… Ведь в этих рассказах — часть меня самого, мои сокровенные мысли, и продать их только потому, что у меня больше нечего продать?.. Но ведь нет больше сил так мучиться — мерзнуть, голодать, ходить в потертых брюках, ждать по три месяца ответа из редакции. Во имя чего? Во имя какого-то эфемерного будущего?..' Взяв со стола свою повесть, Ричард задумчиво перелистал ее, затем принялся читать вслух. Дойдя до семнадцатой страницы, он вдруг увидел, что уголок ее по-прежнему склеен с уголком шестнадцатой. Кровь бросилась ему в лицо, он вскочил и в бешенстве заметался по комнате, 'Значит, повесть даже не читали! В лучшем случае, редактор просмотрел начало и конец, вот и все!'

— К черту, довольно, хватит быть наивным идиотом! — с неистовой злобой выкрикнул Ричард. С лихорадочной поспешностью он стал выдергивать из письменного стола ящик за ящиком и укладывать стопками все свои рассказы. Если живешь среди акул, нужно быть хотя бы колючим ершом, иначе не заметишь, как тебя слопают. Да и чем он, Уайтинг, хуже других, хотя бы того же Фрома? Только тем, что у Фрома есть деньги, пачки долларов, а у Уайтинга их нет? Но они будут! Будут эти проклятые доллары, на которые покупается честь, совесть, роскошь и независимость!

Связав рассказы в две кипы, Ричард, не раздеваясь, прилег на диван и, свернувшись калачиком, заснул.

Когда Уайтинг переступил порог редакции, секретарша удивленно взглянула на пачки рукописей, на измятый костюм Ричарда и ледяным тоном проговорила:

— Сегодня приема нет. Зайдите завтра с двенадцати до двух. Мистер Фром занят…

— А вы все — таки доложите. Мое имя Ричард Уайтинг! — независимым тоном промолвил Ричард.

— Уайтинг? Никогда не слыхала. — Секретарша манерно повела плечиками и исчезла за массивной дверью, обитой желтой кожей.

Оставшись в приемной один, Ричард сбросил маску гордого героя, грустно взглянул на свои рукописи и вслух сказал:

— Слава так слава, деньги так деньги. Глупо не иметь ни того, ни другого…

— Редактор просит вас пройти к нему, — мило улыбаясь, объявила, вернувшись, секретарша.

Уайтинг вошел в кабинет, плотно притворив за собой дверь,

— Мистер Фром, если вы еще не передумали — я согласен на ваше предложение, — твердо сказал он.

— Вот и отлично! Правда, я тогда, пожалуй, слишком много предложил, но слово есть слово. Могу вас заверить: такого гонорара не получал даже Джек Лондон. Но тут уж ничего не поделаешь, за язык никто меня не тянул. Давайте рукописи.

Бегло посмотрев пачки и пересчитав обложки, Фром спрятал рукописи в сейф.

— Итак, за четырнадцать рассказов и две повести… Ого, какая сумма! Сразу богачом стали. Да, я забыл еще об одном выгодном для вас условии: новые вещи начинайте писать завтра же. Норма — не менее тысячи слов в неделю.

— Тысяча слов? Это не так много.

— И не удивляйтесь, если в 'Кольерсе', 'Фарм джоурнэле', 'Пипл уорлде' или еще в каком-нибудь журнале вы встретите знакомый вам рассказ в несколько измененном виде: вместо врача героем будет адвокат, а расклейщица афиш превратится в танцовщицу варьете… Получите! — Фром протянул Ричарду хрустящий чек.

Уайтинг неловко поклонился:

— До свидания.

— Желаю успеха. Пишите. Теперь это в ваших интересах.

Выйдя из издательства, Уайтинг не ощутил никакой радости. На душе стало вдруг тоскливо и противно.

'Все кончено. Торг состоялся. 'Товар' продан. Ну что же: кути, Ричард, напивайся, хватай жизнь полными пригоршнями, только пиши тысячу слов в неделю, именно тысячу слов, и ни одним меньше. Больше ничего!'

Дул холодный северный ветер. Уайтинг попытался потеплее укутаться шарфом, 'Да ведь теперь я могу купить себе хорошую одежду, — подумал он. — Ну конечно'.

В магазине долго выбирал и примерял модные пальто. Наконец остановился на реглане с шалевым воротником. Заплатил в кассу одну ассигнацию крупной купюрой и получил кучу денег сдачи. Как пьяный, в мальчишеском азарте ходил по этажам, покупал все, что попадалось на глаза. Продавщицы смотрели на него с изумлением. Взял такси, навалил на сиденье свертки. Усталый, поехал домой. Бросил все на диван, а сам, как мешок, повалился в свое плетеное кресло. Но заснуть ему не дали хозяева и соседи. Они собрались у дверей, а когда Ричард пригласил их, с завистью смотрели на пальто, костюмы, рубашки, шляпы, модную обувь.

Из Ричарда он моментально превратился в мистера Уайтинга. Зося спросила:

— Мистер Уайтинг, вы выиграли по лотерейному билету?

— Угадали, милая Зося.

— Сколько?

— Пять тысяч долларов! Все ахнули.