всему залу прокатился шепоток.

— А теперь возьми ее и попробуй еще раз. — сказал Джулиан. — Протяни ее Эрику.

Последовал еще удар.

— Хорошо, — я почувствовал, что по моей спине течет что-то мокрое и липкое.

На этот раз я швырнул корону изо всех сил, надеясь выбить Эрику один глаз.

Он поймал ее правой рукой и улыбнулся мне, кк будто заставил меня сделать то, что было ему нужно.

— Спасибо. А теперь слушайте меня все присутствующие и те, кто слышит меня в Отражениях. В этот день я принимаю корону и трон. Я беру в свою руку скипетр королевства Амбера. Я честно завоевал этот трон, и я беру его и сажусь на него по праву моей крови.

— Лжец! — воскликнул я, и тут же чья-то рука зажала мне рот.

— Я короную себя, Эрика Первого, королем Амбера.

— Долго живи, король! — прокричали дворяне три раза.

Затем Эрик наклонился и прошептал мне на ухо:

— Твои глаза видели самое прекрасное зрелище за всю твою жизнь… Стража! Уберите Корвина, и пусть ему выжгут глаза! И пусть он запомнит все великолепие этого дня как последнее, что он видел. Затем киньте его в самую глубокую темницу, самое далекое подземелье Амбера, и пусть его имя будет забыто!

Я плюнул в него, и меня избили.

Я сопротивлялся на каждом шагу, пока меня выводили из зала. Никто не смотрел на меня, когда меня выводили, и последнее, что я помню, это фигуру Эрика, сидящую на троне, раздающую улыбки и милости окружавшим ее дворянам.

То, что он приказал, было со мной сделано, и, как божья милость, я потерял сознание еще до конца.

Я не имел ни малейшего представления, сколько времени прошло с тех пор, как я очнулся от страшной боли в голове. Возможно, именно тогда я произнес свое проклятие, а, может, и при казни. Не помню. Но я знал, что никогда Эрик не будет спокойно сидеть на троне, потому что проклятия принца Амбера, произнесенное в полной ярости, всегда сбываются.

Слез у меня не было, и это было самым страшным. Спустя вечность ко мне пришел сон.

Когда я пробудился, боль все еще оставалась. Я поднялся на ноги. Шагами я попытался установить размеры своей тюрьмы. На полу была дыра для уборной, в углу лежал соломенный матрац. Под дверью была небольшая щель, а за щелью поднос, на котором лежал затхлый кусок хлеба и стояла бутылка воды. Я поел и попил, но это не прибавило мне сил. У меня так сильно болела голова, и в душе моей не было покоя.

Я спал столько, сколько мог, и еще больше, и никто не приходил навестить меня. Я просыпался, шел на противоположный конец камеры, находил на ощупь поднос с едой и ел. если находил его. Я все время старался спать.

После того, как я проснулся на восьмой день, боль в моих глазницах ушла. Я ненавидел моего брата, который был королем Амбера. Лучше бы он убил меня.

Я много думал о том, как реагировали остальные на такое мое наказание, но ничего не мог придумать. Когда же мрак придет и в сам Амбер, я знал, что Эрик горько пожалеет о том, что он со мной сделал. Это я твердо знал, и только это утешало меня.

Так начались мои дни во тьме, и я не мог измерить их течение. Даже если бы у меня были глаза, я не смог бы отличить день от ночи в этом мрачном подземелье. Время шло своим путем, не обращая на меня внимания. Иногда меня бил озноб, когда я задумывался над этим, и я весь дрожал. Провел ли я здесь много месяцев? Или часов? Или недель? А может быть, лет? Я позабыл все, что касалось времени.

Я спал, ходил (я уже точно знал, куда ставить ногу и где надо повернуть) и думал о том, что сделал в своей жизни и что не успел. Иногда я сидел, скрестив ноги, ровно и глубоко дыша, опустошая ум, находясь в таком состоянии так долго, как это у меня получалось. Эрик был умен. Слепец не может управлять Отражениями.

Моя борода выросла до груди и волосы тоже стали длинными. Сначала я все время был голоден, но вскоре аппетит у меня пропал. Иногда я вставал слишком резко, и у меня кружилась голова. Я все еще мог видеть, но только в своих кошмарных снах, и тем мне становилось горше, когда я просыпался. Однако, позже, я почти начал забывать события, которые привели к моей слепоте. Я смотрел на них со стороны, как будто они произошли не со мной, а с посторонним мне человеком.

Я очень много потерял в весе. Я мог представить сам себя, изможденного и худого. Я не мог даже плакать, хотя я чувствовал несколько раз, что мне хочется это сделать. Что-то было не в порядке с моими слезными протоками. Это было страшно — что человека можно довести до такого состояния.

Затем, однажды, в дверь тихо-тихо поскреблись. Я не обратил на это никакого внимания. Снова раздался тот же звук, и вновь я не отреагировал.

Затем я услышал, как мое имя прошептали вопросительным тоном. Я пересек камеру.

— Да? — ответил я.

— Это я, Рейн, — ответили за дверью. — Как вы там?

На это я рассмеялся.

— Прекрасно! Ох, лучше не придумаешь. Бифштексы с шампанским каждую ночь и куча девушек! Боже! Ну и вопросы ты задаешь!

— Простите, что я ничего не могу сделать для вас, — ответил он, и я почувствовал боль в его голосе.

— Знаю, — ответил я.

— Если бы я мог, а бы сделал все.

— И это я знаю.

— Я тут кое-что принес. Возьмите.

Маленькое окошко внизу двери скрипнуло, открываясь.

— Что здесь?

— Чистая одежда, еда, две бутылки вина, сигареты и много коробков спичек.

Голос мой сел от волнения, в горле пересохло.

— Спасибо, добрый Рейн. Как тебе удалось все это?

— Я знаю стражника, который стоит на часах в эту смену. Он будет молчать. Он слишком многим мне обязан.

— Смотри, как бы ему не пришло в голову заплатить все долги сразу простым доносом, — предостерег я. — Так что, хотя я и очень тебе благодарен, лучше больше так не делай. Можно не говорить, что все, могущее тебя выдать, я уничтожу.

— Как бы я хотел, чтобы все случилось наоборот, Корвин.

— Присоединяюсь к этому мнению. Спасибо, что подумал обо мне, когда это запрещено было делать.

— Ну, это как раз было легко.

— Сколько времени я пробыл здесь?

— Четыре месяца и десять дней.

— Что нового в Амбере?

— Эрик правит, вот и все.

— Где Джулиан?

— Отослан обратно с войсками в Арденнский Лес.

— Почему?

— Что-то странное проникает к нам из Отражений все последнее время.