ожидая, что каждый удар может оказаться для него роковым. Я знал, что он слабеет. К этому времени мы находились всего в ста футах от вершины.

Внезапно он стал мне близок. Он был моим братом и он здорово меня выручил. Не думаю, что он считал себя способным добраться до вершины, но он продолжал биться… тем самым давая мне шанс завоевать трон для себя.

Он убил еще троих, и с каждым ударом его шпага двигалась все медленнее и медленнее. С четвертым он дрался минут пять, прежде чем убил его. Я был уверен, что следующий его противник окажется и последним. Но этого, однако, не произошло.

Пока он вытаскивал шпагу из горла четвертого солдата, я перебросил шпагу из правой руки в левую, вытащил кинжал и бросил его. По самую рукоять вошел он в горло следующего солдата.

Блейз перепрыгнул через две ступеньки и ударом локтя скинул солдата вниз. Затем он сделал выпад шпагой, вспоров живот следующему. Я кинулся вперед со шпагой напревес, готовясь заполнить пространство, если с ним что-нибудь произойдет, но он пока что во мне не нуждался. Как будто к нему пришло второе дыхание, он с необычайной энергией кинулся вперед и убил еще двоих. Я крикнул назад, чтобы мне дали еще один кинжал, и мне его передали по линии.

Я держал кинжал наготове, ожидая, когда он опять устанет, и кинул его в очередного его противника. Но в эту минуту солдат как раз кинулся вперед, так что кинжал ударил его по голове рукоятью, а не вошел в горло. Этого, однако, было вполне достаточно для Блейза, который тут же убил его ударом шпаги. Но этим воспользовался следующий солдат. Он кинулся вперед, и хотя шпага Блейза и вошла ему в живот, он потерял равновесие и они вместе упали в пропасть.

Повинуясь скорее рефлексу, почти не соображая, что я делаю, но тем не менее прекрасно понимая, что решение в доли секунды всегда оправдывает себя, я выхватил левой рукой из-за пояса колоду карт и швырнул ее Блейзу, который на секунду как бы завис над пропастью (так быстро среагировали мои мускулы), и крикнул во все горло:

— Лови скорее! Скорее же, идиот!

У меня не было времени увидеть, что произошло дальше, пришлось отражать атаки и самому нападать. Но колоду он поймал. Это я успел увидеть краешком глаза.

И тогда начался последний этап нашего восхождения на Колвир. Чтобы не терять время, просто скажу, нам удалось это сделать, и, тяжело дыша, я остановился на верхней площадке, поджидая, пока вокруг меня соберется мое оставшееся войско.

Мы построились и начали наступать вперед. Около часа потребовалось нам на то, чтобы дойти до Большой Арки. Мы прошли ее и вошли в Амбер.

Где бы сейчас ни был Эрик, я уверен, он никогда не предполагал, что нам удастся зайти так далеко.

И я задумался о том, где сейчас Блейз. Хватило ли у него времени на то, чтобы выхватить карту и воспользоваться ею, прежде чем он достиг дна пропасти? Думаю, что этого я никогда не узнаю.

Мы недооценили противника, недооценили по всем статьям. Сейчас его войско намного превосходило нас численностью и нам просто не оставалось ничего другого, как только биться до последнего так долго, как только мы могли продержаться. Почему я свалял такого дурака и бросил Блейзу свою колоду? Я знал, что у него не было своей, и поэтому действовал инстинктивно, по тем рефлексам, которые скорее выработались у меня на Отражении Земли. Но ведь я мог использовать карты, чтобы скрыться, если меня разобьют вконец.

Меня разбили вконец.

Мы дрались до самых сумерек, и к этому времени у меня оставалась всего горстка воинов.

Нас окружили на тысячу ярдов внутри самого Амбера и все же достаточно далеко от дворца. Мы уже не шли вперед, а защищались и погибали один за другим. Мы потерпели поражение.

Льювилла или Дейдра предоставили бы мне убежище. Зачем я сделал это?

Я убил еще одного солдата и перестал думать о своем поступке.

Солнце опускалось, начало темнеть. Нас оставалось всего лишь несколько сотен, и мы не приближались к дворцу ни на шаг. Затем я увидел Эрика и услышал, как он громко кричит, отдавая какие-то приказы. Если бы я только мог ближе подойти к нему. Но я этого не мог.

Может быть, я и сдался бы ему в плен, чтобы пощадить жизнь оставшимся моим солдатам, которые дрались хорошо и сослужили мне хорошую службу, чем бы не кончился этот бой. Но сдаваться было некому и никто не требовал от меня сдачи. Эрик не услышал бы меня, даже если бы я закричал во все горло. Он был далеко и командовал.

Так что мы продолжали биться, и у меня оставалась всего лишь сотня воинов.

Скажу короче. Они убили всех, кроме меня. На меня же набросили сети и сбили тупыми стрелами без наконечников.

В конце концов я упал, и меня начали глушить дубинками по голове и связали, а дальше начался какой-то кошмар, который все не проходил, чтобы я ни делал.

Мы проиграли.

Пробудился я в темнице, в подземелье, глубоко под Амбером, сожалея, что мне удалось дойти до самого конца.

Тот факт, что я все еще оставался в живых, означал, что Эрик строит в отношении меня какие-то свои планы. Перед моими глазами возникали видения колодок, огня и щипцов для пытки. Я предвидел ту деградацию, которая мне грозит, лежа на сырой соломенной подстилке.

Как долго я оставался без сознания? Я не знал.

Я обыскал свою маленькую камеру, пытаясь найти хоть какой– нибудь предмет, с помощью которого можно было бы покончить с собой, но не смог найти ничего, что могло бы послужить этой цели.

Раны мои горели как солнце, и я очень устал.

Я улегся поудобнее и опять уснул.

Я проснулся, но ко мне так никто и не пришел. Мне некого было подкупить, и никто меня не пытал.

Никто не принес мне также поесть.

Я лежал там, завернувшись в плащ и вспоминая все, что произошло с тех пор, как я проснулся в Гринвуде и отказался от укола. Может, для меня было бы лучше, если бы я этого не делал.

Я познал отчаяние.

Скоро Эрик будет коронован в Амбере. А может, это уже произошло.

Но сон был прекрасным выходом, а я был таким усталым.

Впервые за долгое время я получил возможность спать, отдыхать и позабыть о своих ранах.

Камера была темна, сыра и в ней пахло.

Сколько раз я просыпался и вновь засыпал, я не помню. Дважды я находил воду и мясо на подносе у двери. Оба раза я съедал все без остатка. Камера моя была непроницаемо темна и очень холодна. Я ждал. Ждал. Затем за мной пришли.

Дверь распахнулась и появился слабый свет. Я моргнул от непривычки, и в этот момент меня позвали. Коридор снаружи был до отказа набит вооруженными солдатами, чтобы я не выкинул какого-нибудь фокуса. Я потер рукой щетину на подбородке и пошел туда, куда меня повели.

Шли мы долго, и, дойдя до зала со спиральной лестницей, начали подниматься по ней. Пока мы шли, я не задал ни одного вопроса, и никто ничего не пытался мне объяснить.

Когда мы дошли до верха, меня провели уже по самому дворцу. Меня привели в теплую чистую комнату и велели раздеться догола. Я разделся. Потом я вошел в ванную с горячей водой, от которой шел приятный пар, и подошедший слуга соскреб всю мою грязь, побрил меня и подстриг.

Когда я вытерся насухо, мне дали чистые одежды — черные и серебряные. Я оделся, и на мои плечи накинули плащ с серебряной застежкой в виде розы.