После целой вечности ожидания, кажется, что-то стало проясняться.

Я попытался пошевелить пальцами ног, и мне это удалось. Я лежал, распластавшись, в больничной постели. Обе мои ноги были в гипсе, но все-таки это были мои ноги.

Я изо всех сил зажмурился, потом открыл глаза — и так три раза. Комната постепенно перестала вращаться передо мной и вокруг меня.

Но где это, черт побери, я находился?

Постепенно туман, застилавший мой мозг, начал рассеиваться, и я кое-что припомнил. Я вспомнил долгие темные ночи, санитарок и уколы. Каждый раз, как только я начинал приходить в сознание, меня тут же кололи из шприца какой-то гадостью. Так это все и было. Да. Именно так. Но сейчас я чувствовал себя вполне прилично. По крайней мере, наполовину. И им придется прекратить их лечение.

Придется ли?

Может быть, и нет, внезапно пришло мне на ум.

Естественный скептицизм относительно чистоты человеческих намерений прочно укоренился в моем мозгу. Да меня просто перекололи наркотиками, внезапно сообразил я. По моим ощущениям, никакой особой причины и необходимости в этом не было и не могло быть, но уж если они начали, то с какой стати им останавливаться именно сейчас? Ведь наверняка за это им было заплачено. Значит, действуй хладнокровно и сделай вид, что ты еще в дурмане, подсказал мой внутренний голос — моя вторая половина, самая худшая, но и более мудрая.

Я последовал его совету.

Санитарка осторожно заглянула в палату примерно десятью минутами позже, и, конечно, я все еще храпел. Дверь тихо закрылась. К этому времени я восстановил кое-что из того, что произошло.

Я смутно припоминал, что побывал в каком-то происшествии. Что произошло потом — было как в тумане, ну, а о том, что было до этого, я вообще не имел ни малейшего представления. Но сперва меня отвезли в обычный госпиталь, а потом перевели сюда, это я помнил. Почему? Этого я не знал.

Одако ноги мои были в полном порядке, это я чувствовал. По крайней мере, ходить я мог вполне, хотя и не помнил точно, сколько времени прошло с тех пор, как я их сломал, а то, что у меня было два перелома — это я помнил. Голова у меня несколько кружилась, но вскоре это прошло и я поднялся, держась за железный прут изголовья кровати, и сделал свой первый шаг.

Полный порядок — ноги меня держали. Итак, теоретически, я был вполне способен уйти отсюда.

Я вновь добрался до кровати, улегся поудобнее и стал думать. Меня зазнобило, на теле выступил пот. Во рту отчетливо чувствовался вкус сладкого пудинга. В здании пахло гнилью.

Да, я попал в автомобильное происшествие, да еще какое…

Затем открылась дверь, впустив в комнату струю сильного электрического света из коридора, и сквозь щели век я увидел сестру со шприцем в руках. Она подошла к постели — широкобедрая бабища, темноволосая и с толстыми руками.

Как только она приблизилась, я сел.

— Добрый вечер, — сказал я.

— Добрый вечер, — ответила она.

— Когда я выписываюсь отсюда?

— Это надо узнать у доктора.

— Узнайте, — сказал я.

— Пожалуйста, закатайте рукав.

— Нет, благодарю вас.

— Но мне надо сделать вам укол.

— Нет, не надо. Мне он не нужен.

— Боюсь, что доктору виднее.

— Вот и пригласите его сюда, и пусть он сам это скажет. А тем временем я не позволю делать себе никаких уколов.

— И все же боюсь, что тут ничего нельзя сделать. У меня точные сведения.

— Они были и у Эйхмана, а поглядите, что с ним сделали, — и я медленно покачал головой.

— Ах, вот как. Учтите, что мне придется доложить об этом… этом…

— Обязательно доложите и, кстати, во время своего доклада не забудьте сказать, что я решил выписаться отсюда завтра утром.

— Это невозможно. Вы не можете даже стоять на ногах, а что касается внутренних повреждений и кровоизлияний…

— Посмотрим, — сказал я. — Спокойной ночи.

Она исчезла из комнаты, не удосужившись ответить. Я вновь улегся поудобней и задумался.

Похоже было, что я нахожусь в частной клинике, а это означало, что кто-то должен был оплачивать счет, причем немалый. Но кто? Кого я знал? Я не мог вспомнить ни одного своего родственника или друга. Что из этого следовало? Что меня упрятали сюда враги? Я стал думать дальше. Ничего. И никого, кто мог бы поместить меня сюда.

Мой автомобиль упал с небольшого утеса, прямо в озеро, внезапно вспомнил я. И это было все, что я помнил. Я… Я весь напрягся и меня вновь прошиб пот. Я не знал, КТО Я ТАКОЙ.

И чтобы хоть чем-нибудь занять себя, я уселся на постели и принялся разбинтовывать повязки. Под ними все вроде было в порядке, да к тому же меня не оставляло чувство, что я все делаю правильно. Я сломал гипс на правой ноге, используя как рычаг железный прут, который выломал в изголовье кровати. У меня внезапно возникло такое чувство, что мне надо убраться отсюда как можно скорее, и что мне обязательно надо сделать что-то очень важное. Я несколько раз согнул и разогнул правую ногу. Полный порядок. Я разбил гипс на левой ноге, поднялся и пошел к стенному шкафу.

Моей одежды там не было. Затем я услышал шаги. Я вернулся на кровать и как можно более тщательно накрыл себя бинтами и разломанным гипсом. Дверь снова открылась. Затем комната ярко осветилась и у самого входа, у выключателя, я увидел здоровенного детину в белом халате.

— Мне сказали, что вы тут грубо отказываетесь подчиняться нашей санитарке, — сказал он, и здесь уж было не притвориться, что я сплю. — Как это понять?

— Не знаю, — ответил я. — Как?

Это его обеспокоило на секунду-другую, затем, нахмурившись, он продолжал:

— Сейчас время вашего вечернего укола.

— Вы врач?

— Нет, но мне велено сделать вам укол, а для этого у меня хватит специальной медицинской подготовки.

— А я отказываюсь от укола и имею на это полное юридическое право. В конце концов, какое вам дело?

— Я сделаю вам укол, — он приблизился ко мне с левой стороны кровати. В руке его появился шприц, который до этого он тщательно скрывал.

Это был очень некрасивый, грязный удар дюйма на 4 ниже пояса, если я не ошибаюсь, после которого он очнулся перед кроватью на коленях.

— … …, — сказал он спустя некоторое время.

— Еще раз подойдете ко мне, — сказал я, — и пеняйте на себя.

— Ничего, мы умеем обращаться и с такими пациентами, — с трудом выдавил он из себя.

Тогда я понял, что наступило время действовать.

— Где моя одежда? — спросил я.