времени. Я все время думал об Эрике. Как обстояли у него дела теперь, когда он стал королем? Какие проблемы сейчас перед ним стояли? Чего он хотел? Почему он ни разу не спустился вниз, чтобы помучить меня? Может ли случиться такое, что меня действительно забудут в Амбере, хотя и по королевскому велению? Никогда, решил я.

А как другие мои братья? Почему ни один из них не установил со мной связь? Ведь так легко было вытащить мою карту и прервать приговор Эрика. Однако этого никто не сделал.

Я долгое время думал о Мойре, последней женщине, которую я любил. Что она делала? Думала ли обо мне? Наверно нет. Может, она была сейчас любовницей Эрика или его королевой? Говорила ли она с ним когда-нибудь обо мне? Тоже, наверное, нет. А как мои сестры? Забудь их. Все они ведьмы.

Я уже был слепым раньше. И случилось это при вспышке пороха на Отражении Земли. Но это продолжалось всего месяц, и потом мое зрение вернулось ко мне. Эрик же, когда отдавал свой приказ, имел в виду постоянную слепоту. Я все еще потел и дрожал, и иногда просыпался с криком, когда вспоминал картину раскаленного железа, спускающегося ко мне, висящего перед моими глазами, дотрагивающегося до них!… Я застонал и продолжал мерить свою камеру шагами.

Я абсолютно ничего не мог сделать. И это было самое ужасное из всего, что со мной произошло. Я был так же беспомощен, как человеческий зародыш в утробе матери. Родиться вновь с прежним зрением и возможностью удовлетворить свою ярость — за это я бы продал душу. Даже если бы зрение вернулось ко мне на час, но чтобы у меня в руке вновь была шпага для решительной дуэли с моим братом.

Я лег на матрац и заснул. Когда я проснулся, у двери стояла пища, и я поел, а потом вновь принялся мерить камеру шагами. Мои ногти на руках и ногах отросли до безобразия. Борода опустилась ниже пояса, а волосы все время попадали в глаза. Я чувствовал себя грязным, и все мое тело чесалось непрерывно. Я не знал даже, бегают ли по мне вши.

То, что принца Амбера возможно было довести до такого состояния, вызвало в моей душе ужасную бурю гнева. Я привык о нас думать, как о несокрушимых и вечных созданиях, чистых, холодных, жестких, как отшлифованный бриллиант, таких как были наши изображения на картах. Как выяснилось, это было не так. По крайней мере, мы были такими же, как и остальные люди, разве что с большим запасом прочности.

Я играл сам с собой в уме, я рассказывал сам себе всевозможные истории, я вспоминал самые приятные минуты своей жизни, а их было немало. Я вспоминал волю: ветер, дождь, снег, летнее тепло и холодные весенние ветерки. На Отражении Земли у меня был свой небольшой самолет, и я наслаждался чувством полета. Я вспоминал сверкающую панораму цвета и расстояния, кажущиеся сверху миниатюрными города, широкий голубой разлет неба. Я вспоминал женщин, которых любил, вечеринки, военные учения и битвы, и когда все мои воспоминания подобного рода кончались и мне не о чем было больше думать, только тогда начинал я вновь думать об Амбере.

Однажды, когда я думал о нем, мои слезные протоки неожиданно начали вновь функционировать, и я заплакал. После непередаваемого количества ушедшего времени, заполненного провалами, темнотой и сном, я услышал шаги, замершие у двери моей камеры, и я услышал, как в замке поворачивается ключ.

Прошло так много времени с последнего визита ко мне Рейна, что я уже забыл и вкус сигарет, и запах вина. Я не мог точно знать, сколько времени прошло, но чувствовал, что очень много.

В коридоре было двое людей. Я мог слышать это по их шагам даже до того, как услышал их голоса.

Один голос я узнал. Дверь распахнулась, и Джулиан произнес мое имя. Я не ответил ему сразу, и он повторил:

— Корвин? Поди сюда.

Так как особого выбора у меня не было, я выпрямился и подошел к нему. Я остановился, поняв, что нахожусь совсем рядом.

— Чего ты хочешь? — спросил я.

— Пойдем со мной, — и он взял меня за руку.

Мы пошли по коридору, и он шел молча, и будь я проклят, если бы заговорил первым или задал бы ему какой-нибудь вопрос.

Судя по звукам наших шагов, мы вошли в большой зал. Вскоре после этого он повел меня наверх по лестнице. Все вверх и вверх, и в конечном итоге мы оказались в самом дворце.

Меня привели в комнату и усадили на стул. Парикмахер залязгал ножницами, подрезая мою бороду и волосы. Я не узнал его голоса, когда он спросил, предпочитаю я просто подстричь бороду или побриться.

— Брей, — ответил я, а маникюрша принялась работать над моими ногтями на руках и ногах.

Затем меня вымыли и, после ванной, помогли облачиться в свежие одежды. Они свободно висели на мне. Я ведь здорово похудел, но совершенно забыл об этом. Зтем меня провели в другое помещение, в котором звучала музыка, вкусно пахло, слышались звуки голосов и веселый смех. Я узнал эту комнату: столовая замка.

Голоса стали звучать как будто тише, когда Джулиан ввел и усадил меня.

Я сидел, когда прозвучали звуки труб, при которых меня силой заставили подняться. Я услышал, как был провозглашен тост:

— За Эрика Первого, короля Амбера! Долго живи, король!

Я не стал за это пить, но этого, казалось, никто не заметил. Тост произнес голос Каина, откуда-то из глубины зала.

Я ел столько, сколько в меня могло вместиться, потому что это была лучшая трапеза, которую мне предложили с того самого дня Коронации. Из застольных бесед я понял, что сегодня как раз исполняется годовщина того дня, а это означало, что я провел в подземелье целый год.

Никто не разговаривал со мной, и я ни к кому не обращался. Я присутствовал всего лишь как дух. Чтобы унизить меня, чтобы показать пример моим братьям, вот для чего, несомненно, был приведен я сюда. И каждому было велено забыть меня.

Пиршинство продолжалось далеко за полночь. Кто-то все время подливал мне вина, чтобы было по крайней мере утешительно, и я сидел, чуть развалясь, и слушал музыку, под которую танцевали.

К этому времени столы убрали, а меня усадили в уголок.

Я напился как сапожник, и наутро меня полутащили, полунесли обратно до камеры, когда все уже закончилось и помещение начали убирать. Единственное, о чем я жалел, что напился все же не до такой степени, чтобы вытошнить на пол или на чей-нибудь нарядный костюм.

Так закончился для меня первый год тьмы.

Я не наскучу вам ненужными повторами. Второй год моего заточения был таким же, как и первый, и с тем же финалом. В этот второй год Рейн ходил ко мне дважды, принося по полной корзине вкусной еды и целые ворохи новостей. Оба раза я запрещал ему приходить ко мне снова. В третий год он спускался ко мне шесть раз, через каждый месяц, и каждый раз я говорил ему, чтобы он этого больше не делал, съедал все, что он приносил, и выслушивал новости.

Что-то плохое происходило в Амбере. Странные ЧУДОВИЩА шли из Отражений, устраивали над всеми насилия, пытались проникнуть дальше. Их, конечно, уничтожали. Эрик все еще пытался понять, почему все так могло произойти. Я не упомянул своего проклятия, хотя значительно позже убедился, что был прав в своем предположении.

Рэндом, как и я, все еще был пленником. Его жена ВСЕ-ТАКИ присоединилась к нему. Положение остальных моих братьев и сестер осталось неизменным. С этим подошел я к третьей годовщине коронации, и это заставило меня вновь начать жить. Это…

Это! Однажды мне показалось, что это произошло, и такие чувства вспыхнули у меня в груди, что я немедленно открыл бутылку вина, принесенного Рейном, и распечатал последнюю пачку сигарет, которые хранил про запас.

Я курил сигареты, прихлебывал вино и наслаждался чувством, что все-таки я победил Эрика. Если бы