- Хорошо, - отвечает актер, - я у вас снимусь за сто тысяч.

- Мы никак не можем заплатить вам сто тысяч. У нас по положению максимальная плата актеру за роль - шестьдесят тысяч.

- За шестьдесят сниматься не буду. И Дикий кладет трубку. Через некоторое время раздается новый звонок.

Тот же голос говорит:

- Алексей Денисович, мы все уладили. Вы получите свои сто тысяч. Шестьдесят заплатим мы, а сорок - ЦК из своих средств.

- Нет, - отвечает Дикий, - я сниматься не буду...

- Как? Почему?

- Я не могу, чтобы Центральный Комитет партии платил мне меньше, чем Мосфильм...

Дикий поставил какой-то спектакль.

На генеральную репетицию пришли начальники и театроведы.

По окончании - обсуждение. Высказывались и похвалы, и критические замечания.

Последним берет слово сам Дикий.

- Простите, - обращается он к одному из сидящих, - вы из газеты 'Правда'?..

- Да, - отвечает журналист.

- Прошу вас, - говорит режиссер, - пересядьте, пожалуйста, вот сюда... А вы - из газеты 'Советское искусство'? Пожалуйста, вот туда сядьте... А вы - из Комитета по делам искусств?.. Вы - сюда...

И так он в течение нескольких минут перемещал всех присутствующих...

- Все уселись? - сказал режиссер, наконец.- Вот и хорошо... И после паузы:

- А теперь идите-ка все отсюда - к такой-то матери! Ясно?

В Малом театре, где в то время служил Дикий, было собрание труппы. Обсуждалось поведение актрисы Валентины Серовой. Она, бедняжка, была алкоголичкой, а потому пропускала и спектакли, и репетиции.

И вдруг на ее защиту поднялся Дикий.

- Эти фарисейки,- говорил он, указывая на старейших актрис театра Яблочкину и Турчанинову,- они ополчились на юное дарование...

И далее в том же тоне.

Когда собрание окончилось, к Дикому подошла трясущаяся от обиды и возмущения Яблоч-кина.

- Алексей Денисович, как вы могли позволить себе такое... В этих стенах... которые помнят еще Марию Николаевну Ермолову...

Дикий при этом невозмутимо курил. Потом он погасил огонек плевком, бросил окурок на паркетный пол и раздавил ногою.

- С тех пор, мама, - сказал он Яблочкиной, - здесь два раза ремонт делали...

Одним из постоянных собутыльников Дикого был драматург Константин Финн. Кто-то из тогдашних шутников заметил, что имена этих двух пьяниц увековечены на постаменте памятника Пушкину - 'финн и ныне дикий'.

У Дикого была довольно большая библиотека, но в конце концов книги он продал, а деньги пропил. И вот кто-то из его друзей вдруг заметил, что все книжные полки - пусты.

- Алеша! - вскричал гость. - А где же твои книги?

Дикий сделал широкий жест и возгласил:

- Все прочитано!

Артист Григорий Ярон составил целую эпоху в отечественной оперетте. Карликового роста, чрезвычайно комичной внешности, превосходный танцор, он был к тому же очень остроумным человеком.

Один из гостей как-то зашел в общую Ярона с женой спальню. Там стояла новая неподходящая для малютки-хозяина, огромная -- на полкомнаты кровать.

- Гриша, - сказал гость,- наверное, когда ты в ссоре с женой, вы с ней в этой кровати даже не встречаетесь?

- Встречаемся, но не раскланиваемся,- отвечал Ярон.

Одно время театром оперетты руководил режиссер Туманов, которого, надо сказать, Ярон терпеть не мог. Литератор Лабковский как раз тогда сочинил музыкальную комедию и пытался ее пристроить. Встретив Ярона, автор пожаловался ему:

- Ты представляешь, ведь мы с Тумановым вместе учились в гимназии. А он теперь не хочет ставить мою пьесу... Каков подлец!

- А у вас вся гимназия такая, - сказал Ярон.

Когда Туманова назначили главным режиссером театра имени Пушкина, Ярон сказал:

- Ну, теперь это - театр имени Дантеса.

Ярон почти во всякую роль вставлял то, что у актеров называется 'отсебятиной', то есть сам придумывал себе текст. При его остроумии это иногда бывало совсем не дурно.

Например, в спектакле 'Сильва', играя роль комического старика, он рассказывал о своем когда-то бывшем свадебном путешествии:

- Мы отправились в роскошном автомобиле...

Тут его перебили:

- Когда вы женились, никаких автомобилей еще не было!

- Да, да, - подтверждал Ярон, - автомобилей еще не было... Но лошади уже попадались...

Вообще же тексты музыкальных комедий часто оставляли желать много лучшего. Ардов вспоминал такую историю. В какой-то оперетте хор в частности исполнял такое:

Кем Руан был город взят?

Генрих Пят...

Среди тогдашних литераторов возникла игра, они изощрялись, придумывали 'вариации' на эту тему. Например, так:

Кто поэтами воспет?

Генрих Трет...

Однако же, лучшим экспромтом был признан такой:

Кто приехал из Мытищ?

Генрих Тыщ...

А вот пример в ином роде. В оперетте 'Екатерина II' автор стихов сочинил такой припев к куплетам заговорщиков против очередного фаворита императрицы:

Пусть носит башмаки Петра,

Пусть носит он носки Петра,

Но скипетра, но скипетра

Ему не увидать!

Актер Владимир Яковлевич Хенкин любил юмор и шутил при любых обстоятельствах. Во время спектакля в театре Сатиры у него случился инфаркт, после которого артист так и не поправился. Его уложили за кулисами, вызвали скорую помощь. Прибывший врач спросил ак- тера:

- На что жалуетесь?

- Прежде всего на дирекцию театра, сказал комик. - А потом на отсутствие репертуара.

Тот же Хенкин был болезненно ревнив к чужому сценическому успеху. Однажды кто-то рассказал ему, что в Московском цирке публике очень нравятся выступления дрессированной свиньи. Хенкин выслушал и мрачно сказал: - Рад за товарища...

В одном из городов на Кавказе играли 'Отелло'. В пятом акте, как и положено, мавр задушил свою супругу и задернул занавес, скрывающий альков. Потом он вышел на авансцену и произнес положенный в этом месте монолог... После чего снова открыл альков. И тут зрители увидели, что Дездемона лежит, приподняв голову с подушки, с папиросой в зубах, а к ней наклонился помощник режиссера с зажженной спичкой в руке...

Сначала в зале ахнули, потом раздался смех и даже аплодисменты... И тут, перекрывая шум, прозвучал голос с сильным восточным акцентом:

- Правильно задушил, слушай, на минуту оставить нельзя...

Режиссер Николай Павлович Акимов был человеком чрезвычайно умным и острым. В шестидесятых годах секретарем обкома партии в Ленинграде был некто Толстиков, и при его 'губернаторстве' в городе была введена своя, особая цензура.

Акимова тогда спросили:

- Почему спектакли и фильмы, которые идут в Москве, запрещают к показу в Ленинграде?

- Я удивляюсь, что в Ленинграде еще принимают московские деньги, отвечал Николай Павлович.

После путешествия в Америку Акимов делился своими впечатлениями в Доме искусств. Среди заданных ему вопросов был такой:

- Где актеры живут лучше - у нас или в Америке?