Тут оркестр заиграл увертюру. Затем раздвинулся занавес, и начался балет. Сперва танцы занимали провинциала, но вскоре ему это надоело. Тогда он обратился к соседу и спросил:

- Папаша, а неужели они все так и будут плясать? Никто нам ничего не споет, не расскажет?..

Немирович вежливо ответил:

- Это балет. Здесь только танцуют и никогда не поют и не рассказывают...

Не успел великий режиссер закончить свою фразу, как толпа санкюлотов на сцене запела известную песню французской революции - 'Сайра!'.

Тогда провинциал повернулся к Немировичу и спросил:

- Что, папаша, тоже первый раз в театре?

Некий драматург пожаловался Немировичу-Данченко на отсутствие хороших тем. Режиссер предложил ему такую: молодой человек, влюбленный в девушку, после отлучки возобновляет свои ухаживания, но она предпочитает ему другого, куда менее достойного.

- Что же это за сюжет? - покривился драматург. - Пошлость и шаблон!

- Вы находите? - сказал Немирович.- А Грибоедов сделал из этого недурную пьесу. Она называется 'Горе от ума'.

Многолетний директор школы-студии при Художественном театре В. 3. Радомысленский вспоминал такой забавный эпизод. В день переименования Леонтьевского переулка в улицу Станиславского он явился в дом к Константину Сергеевичу, дабы принести свои поздравления. Станиславский, принимая гостя, был очень смущен и сказал:

- Это очень неудобно... Нехорошо получилось...

Тогда Радомысленский разразился целой тирадой и стал говорить о мировом значении самого Станиславского и его театра...

Но режиссер перебил его:

- Но ведь Леонтьев-то - мой дядя...

(Действительно, его отец носил фамилию Алексеев, а мать была урожденная Леонтьева. А переулок назывался Леонтьевским по фамилии богатого домовладельца.)

В 1928 году к тридцатилетию Художественного театра среди прочих подношений был венок от барышников, которые кормятся у кассы.

Когда во МХАТе молодежь показывала свои спектакли старикам, В. И. Качалов всегда бывал доброжелателен и благодушен.

- По-по-моему, вы очень хорошо играете... Мягко так, тонко...

- А я, Василий Иванович?

- П-по-моему, и вы хорошо.

- А я?

- И вы... т-тонко так... продуманно... И вот вы хорошо играете.

- А я сегодня не играл, Василий Иванович!

- Все равно... п-по-моему, очень хорошо.

В Художественном театре шла очередная кампания по борьбе с пьянством. В. И. Качалов придумал такой трюк. У него на столике в гримерной стоял стакан в подстаканнике. Оттуда торчал черенок ложки, и в темной жидкости плавал кусок лимона. По виду - крепкий чай, а на самом деле это был коньяк.

И вот однажды в гримерную к Качалову зашел сам В. И. Немирович-Данченко. Они о чем-то заговорили, заспорили, и Немирович машинально отхлебнул из этого стакана.

Качалов похолодел - тайна его была раскрыта.

Немирович однако же никакого вида не подал, продолжал свою речь и время от времени прикладывался к 'чаю с лимоном'. Через некоторое время стакан сделался пуст, и после этого режиссер покинул гримерную Качалова.

Ардов говорил, что самым талантливым из всех мхатовских актеров был Л. М. Леонидов. Был он к тому же человек очень умный и с сильным характером. Все, и даже сам Станиславский, его несколько побаивались.

Мхатовцы плыли на корабле через Атлантику. Все было по высшему разряду, обедали они в роскошном ресторане, а потому и одевались к столу соответствующим образом. Только Леонидов позволял себе являться без галстука, а то и вообще без пиджака. Так продолжалось несколько дней путешествия по океану. Наконец, Станиславский решился сделать Леонидову замечание.

- Леонид Миронович, тут один англичанин мне говорил... Он удивляется... Здесь положено являться к обеду тщательно одетым, а вы себе позволяете...

- Что?! - перебил его Леонидов. - Покажите-ка мне этого англичанина. Да я ему сейчас...

Станиславский перепугался и поспешно сказал:

- Его тут нет... Он на минуточку сошел с парохода...

А вот новелла Владимира Петровича Баталова. Он рассказывал, как знаменитый мхатов-ский актер Владимир Грибунин утром 1 января, не проспавшись после встречи Нового года, шел играть спектакль 'Синяя птица'. Путь его пролегал мимо окон кабинета Станиславского, который располагался в первом этаже. Чтобы избежать неприятных объяснений, актер решился на такой трюк. Он встал на четвереньки и пополз под окнами кабинета... Через несколько метров голова Грибунина почти уперлась в ноги стоящего на тротуаре человека. Актер взглянул наверх и увидел возвышающуюся фигуру самого Станиславского...

И, как писал Гоголь, немая сцена...

Во МХАТе всегда шла отчаянная борьба актерских поколений. Какой это был гадючник в тридцатые годы, мы знаем из 'Театрального романа' М. Булгакова.

Тут следует упомянуть, что в театре существовал такой обычай. Если хоронили кого-нибудь из основателей труппы, то при выносе гроба звучали фанфары - музыка из финальной сцены спектакля 'Гамлет'. Последний раз эти фанфары прозвучали в 1959 году во время похорон О. Л. Книппер-Чеховой.

Один из самых талантливых актеров второго поколения мхатовцев - Борис Добронравов не стеснялся в выражении своих чувств по отношению к старикам. Если он видел кого-нибудь из них в фойе или в буфете театра, то громко произносил своим хорошо поставленным голосом:!

- Давно я, грешник, фанфар не слышал...

Актер Художественного театра Топорков лечился у зубного врача, и тот вставил ему золотую коронку. Топорков дал дантисту билет на спектакль, в котором играл главную роль. Встретившись с врачом после спектакля, актер спросил его о впечатлении.

Дантист ответил:

- В бинокль из восьмого ряда ее можно увидеть.

- Кого - ее?

- Коронку!

Еще один рассказ В. А. Успенского.

После смерти Немировича-Данченко встал вопрос о назначении в Художественный театр главного режиссера. На эту должность во МХАТе претендовали многие. Разумеется, начались интриги, взаимные доносы, хождение к высокому начальству и пр. и пр. По этой причине дело долго не решалось. Необходимо было найти деятеля, который отвечал бы множеству требований и, главное, имел бы достаточно сильный характер, чтобы совладать со своими весьма строптивыми подчиненными.

И тут кто-то предложил:

- У меня есть кандидатура. Это - народный артист, орденоносец, член партии...

- Ну, кто же? - спрашивают. - Кто?

- Борис Эдер - с хлыстом и пистолетом! (В те годы Борис Эдер был самый известный укротитель львов.)

В конце концов, главным режиссером Художественного театра стал Михаил Николаевич Кедров, замечательный актер, человек весьма разумный, да и характера ему было не занимать.

В свое время меня поразил такой рассказ о Кедрове. Без согласования с ним его включили в список кандидатов в депутаты Моссовета. Было это при Сталине, и тогда никому бы в голову не пришло отказаться от баллатировки. А Кедров отказался. И настоял на своем. При этом он доставил комиссии по выборам множество хлопот, ибо список кандидатов был уже согласован с начальством и отпечатан. А составлялся он по алфавиту, и после отказа Кедрова пришлось искать кандидата, чья фамилия начиналась бы на 'Ке', так как ее надо было вставить между, условно говоря, 'Карповым' и 'Киселевым'...

Когда я поступил в студию при МХАТе М. Н. Кедров был руководителем нашего курса. Занятия он вел замечательно. Я запомнил на всю жизнь один из его афоризмов:

- Искусство, оно, как велосипед - на нем ни стоять на месте, ни ехать назад нельзя. Только - вперед.

У Кедрова была стойкая неприязнь к актеру Борису Ливанову. В те годы, когда Кедров был главным