больной, ее чуть не хватил удар, она решила, что дела ее совсем плохи.

Когда Ротницкого видел Фадеев, он всегда говорил одну и ту же фразу:

- Арий Давыдович, долго еще будешь писателей хоронить?

- А вот вас, Александр Александрович, похороню и тогда уйду на пенсию, - отвечал тот.

Надо сказать, слова своего Арий Давыдович не сдержал. После похорон Фадеева он еще долгое время состоял в своей траурной должности. Но в конце концов весьма преклонный возраст заставил Ротницкого удалиться на покой. В Литфонде ему загодя нашли замену, это был некий Лев Качер. И вот писатели устроили Ротницкому торжественные проводы. Присутствовавший там драматург Андрей Васильевич Успенский рассказывал, что во время застолья раздавались голоса:

- Арий Давыдович, на кого же вы нас покидаете?

- Кто же нас теперь хоронить будет? Арий Давыдович отвечал:

- Мне, конечно, жалко уходить... Я уже к этому делу привык... Но что поделаешь - здоровье, годы... Вот уже есть человек, - тут он указал на Качера, - который займет мое место...

- Арий Давидович, - говорят ему, - мы ничего не имеем против вашего преемника... Но одно дело - вы, а другое дело - он...

- Ничего, ничего, - произнес Ротницкий.- В нашем деле так: увлечется будет работать!

В свое время в Москве были весьма популярны афоризмы и шутки Моисея Маргулиса - парикмахера, который работал в Доме литераторов.

Летом 1941 года несколько писателей, ожидавших своей очереди постричься, вели разговор о том, что главнее в только что разразившейся войне - артиллерия или танки. Маргулис некоторое время молча слушал эту беседу, а потом заметил:

- В этой войне главное - выжить.

В Доме литераторов было собрание, на котором должны были сурово осудить за идейные просчеты кого-то из собратьев по перу. Глядя на нескончаемый поток участников собрания, Маргулис сказал:

- Интересное дело. Когда хоронят мертвого, то их почти никого не бывает. А вот когда будут хоронить живого - вон их сколько пришло...

Маргулис разговаривал с очередным своим клиентом, и речь зашла о каком-то писателе, чья звезда стремительно восходила. Старый парикмахер резюмировал:

- Я вам так скажу. Если бы я был молодой, и у меня был бы талант, я бы писал не хуже...

После первого разоблачения Сталинских злодеяний на XX съезде Маргулис говорил о мавзолее, где в те дни находились два трупа.

- Пока что они там лежат вдвоем, но жировка выписана на Владимира Ильича.

('Жировка' - наименование документа, который выдавался 'ответственному квартиросъемщику'.)

К Маргулису пришел какой-то известный советский писатель. Он сказал:

- Прошу вас, побрейте меня... Только как можно более тщательно. Я сейчас пишу роман... Но если у меня на лице есть хоть один волосок, я совершенно не могу работать...

Маргулис молча сделал свое дело, а на прощание сказал клиенту:

- А между прочим у Льва Толстого была вот такая борода...

Со слов В. А. Успенского мне стали известны еще три анекдота о парикмахере Маргулисе. Он говорил одному клиенту:

- Вот все говорят: судьба, судьба... Я вам сейчас расскажу про судьбу, от нее никуда не уйдешь... У меня было два знакомых, которые во время войны оставались в Москве. Один из них страшно боялся бомбежек, и как только тревога, он заворачивал подушку в матрас и спускался в бомбоубежище... А другой никуда не ходил, хотя, между прочим, жил на последнем этаже... Так и что вы думаете?.. Что такое судьба?.. Что кому написано, то и будет, и от судьбы не уйдешь... Тот, который ходил в бомбоубежище, таки остался жив. А тот, который жил на последнем этаже и никуда не ходил - так его разбомбило к чертовой матери...

Маргулис говорит:

- Я вчера подстригал Генерального секретаря Союза писателей, члена Центрального Комитета нашей партии Александра Александровича Фадеева... И я вам так скажу: волос - ничего особенного...

Маргулис стрижет Валентина Катаева, который только что вернулся из-за границы. Клиент вовсе не расположен разговаривать с парикмахером, а потому отвечает односложно:

- Вы были за границей?

- Да, был.

- Ну, и где вы были?

- В Италии.

- И были в Риме?

- Был.

- И видели Римского Папу?

- Видел.

- А правда говорят, что когда приходишь к Римскому Папе, то надо целовать ему туфлю?

- Да, правда.

- И вы целовали?

- Целовал.

- Ну, и что вам сказал Римский Папа?

- А вот когда я наклонился, чтобы поцеловать ему туфлю, он спросил: 'Какой засранец подстригал твой затылок?'

Еще Михаилом Булгаковым было замечено, что главные советские писатели те, у кого есть дачи в Переделкине. Так это продолжалось и после войны. Литфондовский поселок жил своей жизнью - со своими сплетнями, интригами и даже фольклором...

Например, грязная пивнушка неподалеку от городка писателей получила наименование 'Фадеевка' по причине вполне объяснимой, а для переделкинских жителей и вполне наглядной.

Кстати сказать сам Фадеев застрелился именно в Переделкине, на своей даче. Рассказывали, будто за несколько часов до этого он зашел к старому своему приятелю Юрию Либединскому и в частности сказал:

- Я думал, что охраняю храм, а это оказался нужник...

Фадеев оставил письмо, адресованное в ЦК КПСС. Говорили, что его преемник - А. А. Сурков как-то спросил у Хрущева о содержании этого письма, а тот ответил:

- Центральный комитет отчитывается только перед съездом партии.

В Переделкине имел дачу известный погромщик, критик по фамилии Ермилов. На калитке его дома была надпись:

'Осторожно - злая собака!'

А кто-то приписал:

'И беспринципная'.

Была дача и у Веры Инбер, которая проживала там со своим самым последним мужем. Местные жители говорили:

- Сам Вераинберов ничего, а вот жена - стерва!

В писательском поселке долгие годы трудился водопроводчик по имени Иван. Был он при том горький пьяница. Один из литераторов был свидетелем такой сцены. Иван брел по поселку, едва передвигая ноги... Его поддерживала жена и на ходу выговаривала:

- Ты, Ваня, живешь, как писатель - ни о чем не думаешь!..

В конце пятидесятых годов в Переделкино к Пастернаку приехал поэт К. и оставил для прочтения свои стихи. Когда он явился через неделю, Борис Леонидович сказал ему с обезоруживающей откровенностью:

- Вы знаете, у меня совершенно нет времени, чтобы улавливать микроскопическую разницу между Евтушенкой и вами...

Беглый турок, поэт Назым Хикмет так же имел в Переделкине дачу. Однажды, у него заболел шофер, а ему надо было срочно ехать в Москву. И вот Хикмету пришлось одолжить водителя у какого-то собрата по перу.

По дороге в Москву машину остановил милиционер и оштрафовал шофера. Дальше водитель ехал в мрачном настроении, и Хикмет решил вступить с ним в разговор.

- Мне кажется, вы ничего не нарушили...

- Конечно, нет, - подтвердил шофер.

- Надо было это объяснить милиционеру...

- Объяснишь им, - в сердцах сказал водитель.- Разве ж это - люди?.. Это ж - турки!..

В шестидесятые годы в Переделкине появился литфондовский дом творчества, так что литераторов поприбавилось. Но там живут писатели рангом много ниже тех, у кого персональная дача.

Как-то в доме творчества среди постояльцев был Любимов, реэмигрант, сын виленского генерал- губернатора. Он жаловался на своего соседа по столу, тюменского писателя Зота То-болкина: