«Отставной полковник» напротив него внезапно исчез, и на его месте возник уже знакомый Ставрову молодой человек с невыразительным лицом и в аккуратно отутюженном костюмчике.

— Узнаете? — спросил он.

— Узнаю, — проворчал Ставров, поглощая мясное ассорти. — Только что толку?.. Ни тогда, ни позже вы мне так и не удосужились представиться.

— Зовите меня Май, — посоветовал с готовностью незнакомец. — Вы извините, господа, но чтобы не вызывать ненужных сенсаций, я вернусь в первоначальное состояние. — Облик его подернулся рябью, как вода на глади озера, и за столиком снова возник бывший полковник с надменной физиономией, с сомнением ковыряющийся в салате.

— Май, — повторил Рувинский, словно пробуя имя на вкус. — Май… Красиво. Только почему вы выбрали именно этот месяц года?

— Вы излишне подозрительны, молодой человек, — вежливо сказал «старик»

(«Валерий», в тон ему тут же подсказал Рувинский, светски наклоняя голову). — По-вашему, такого имени, как Август, тоже не существует? Или, например, Октябрин?

Рувинский неопределенно двинул бровями.

— А как насчет отчества? — спросил он.

— У нас их нет, — ответствовал человек, назвавшийся Маем.

— А фамилий у вас тоже нет? — настаивал архитектор.

— Давайте не будем отвлекаться, — сказал Ставров. — И…

— А над «и» полагается ставить точки, — подхватил, улыбаясь, Май. — Нет, я не Резидент, Гера. И к вашей Ассоциации не имею никакого отношения…

— Кто же вы? — спросил Рувинский.

— Это долгая история, — покачал головой человек напротив.

— Ничего, у нас как раз сегодня достаточно времени, — сказал Ставров. — Да и ресторан закрывается в одиннадцать… во всяком случае, так было раньше. Мы готовы выслушать вас, Май…

И Май рассказал им… Правда, рассказ его оказался таким неправдоподобным, что выглядел фантастикой чистейшей воды. Причем такой, которую не то что печатать в виде книги нельзя — такие вещи неудобно даже произносить вслух в компании нормальных, трезвомыслящих людей…

Я не хотел бы, чтобы вы считали меня чужаком, говорил Май, но я действительно пришел в ваш мир из другого времени. Таких, как я, в вашем мире много, мы способны проникнуть куда угодно, и у вас нет и практически не может быть от нас секретов. И еще я хочу, чтобы вы поняли и уяснили раз и навсегда: мы — не враги вашему миру. Мы не приносим вам никакого вреда. Мы только наблюдаем за вами.

Может быть, конечно, это покажется вам унизительным, но именно поэтому мы вынуждены действовать тайно, используя кое-какие экстраординарные способности, которыми владеем… Мы — Наблюдатели, и этим всё сказано. Мы строго соблюдаем ту клятву, которую приносим, становясь Наблюдателями, в своем мире: никогда ни во что не вмешиваться во время выполнения заданий в вашем времени. Даже если на наших глазах будут убивать. Даже если будут убивать нас самих, мы имеем право лишь на пассивную защиту — путем бегства… К сожалению, я не могу раскрыть вам все подробности, связанные со стратегией и тактикой Наблюдения. Могу лишь сказать, что, наблюдая за вами, мы вовсе не проводим над вами каких-то экспериментов, как над подопытными крысами. И отнюдь не болезненное любопытство движет нами, заставляя присутствовать в ключевых точках вашей истории…

Необходимость Наблюдения продиктована желанием спастись от той гибели, которая грозит нам и нашим потомкам всего через несколько веков. Понимаете, у любой цивилизации есть выбор одного- единственного варианта развития из множества возможных. И, делая его, так легко ошибиться и выбрать не тот путь, который выводит на бескрайние просторы процветания, а тот, что ведет к пропасти.

Наверное, только Бог, если бы он существовал, мог бы знать, сколько обитаемых миров погибло из-за того, что они неправильно просчитали последствия, которые ожидают их на избранной ими линии развития!.. Нашему миру повезло гораздо больше, чем другим. Нам удалось обнаружить в пространственно- временном континууме туннели, по которым можно перемещаться из одного времени в другое. В том числе, и сюда, к вам… Такие туннели мы называем трансгрессорами. Мы работаем во многих мирах с одной целью: понять, в чем заключаются фатальные ошибки цивилизаций. Поняв это, мы сумеем предотвратить собственную гибель…

— Значит, наш мир тоже погибнет? — спросил Рувинский.

Май опустил глаза в свою тарелку.

— Все миры, рано или поздно, погибают, — уклончиво ответил он. — Вопрос только в том, как скоро это случится…

— Но вы же наверняка знаете ответ, — сказал Ставров. — Раз уж вы так свободно манипулируете этими самыми туннелями, то должны были побывать у нас и в самом далеком прошлом, и в самом отдаленном будущем, верно?

Май неторопливо жевал бутерброд с лососиной.

— Что с того, что я знаю ответ? — возразил он. — Вы, видимо, не до конца прониклись тем, что я рассказал вам о нас, Наблюдателях. Ни один Наблюдатель не только не имеет права на физическое вмешательство в происходящее в том мире, в котором работает, но и не должен делиться с людьми, живущими в этом мире, знаниями. Особенно — о том, что их ждет в будущем… Ведь любое знание побуждает людей к действию, а значит, предоставление информации — тоже вмешательство в естественный ход событий, может быть даже, самая опасная его разновидность!..

— А, по-моему, это просто подлость с вашей стороны! — тихо сказал Рувинский. — Я понял, почему вам нельзя вмешиваться в наши дела!.. Вы так упорно напирали на то, что не ставите над нами никаких опытов. Но что же, по-вашему, вы делаете, когда с холодным интересом взираете на то, как в нашем мире гибнут отдельные люди и целые города, если не ставите грандиозный эксперимент? Ведь наблюдение — это один из методов эксперимента, и еще неизвестно, самый щадящий он или самый жестокий!.. Это все равно, что если бы ученый-медик, к которому по ошибке явился тяжелобольной, фиксировал, как протекает недуг, как у умирающего появляются судороги, как он, задыхаясь, пытается дышать отказавшими легкими и как именно протекает агония!.. А вмешиваться нельзя — чистота эксперимента нарушится, видите ли!.. Да это же… это же… — Архитектор замялся, пытаясь подобрать подходящее определение, а потом закончил: — это же аморально, понимаете?!..

Май пил вино мелкими глоточками. Потом неторопливо отставил бокал в сторону и сказал:

— Вы и правы, и неправы, Валерий. Видите ли, вы пытаетесь судить нас с точки зрения вашей морали — и, наверное, тогда вы правы. Но вы пока не способны представить себе мир, живущий по иным законам и руководствующийся иной моралью, в корне отличающейся от вашей, а ведь это достаточно просто… Ничто в мире не меняется так быстро и резко, как мораль, потому что она обусловлена прежде всего влиянием на систему внешних факторов… Впрочем, системология у вас еще не очень развита… И вообще, друзья, по- моему, мы встретились не для диспута о морали.

— А вам не кажется, Май, что между вашими словами и делами существует определенное противоречие? — поинтересовался Ставров. — Вот, например, вы сказали, что не можете вмешиваться в события здесь, у нас… Но вы-то лично вмешивались, и не раз!.. Вспомните, когда вы спасали меня от полиции или от… финансового кризиса… разве вы не нарушали естественный ход событий?

— Ну, вот, наконец, мы и подошли к сути, — улыбнулся уголком рта Май. — Именно об этом я и хотел с вами побеседовать. Правда, это больше касается вас, Георгий, но раз уж ваш друг сопровождает вас, то пусть и он услышит это… Я расскажу вам еще одну историю. Много лет назад один из наших Наблюдателей нарушил Клятву.

Правда, он сделал это не сознательно… Просто он позволил себе влюбиться в одну женщину из того времени, где тогда работал, но не просчитал нежелательных последствий. Он провел с этой женщиной всего одну ночь, но этого оказалось достаточно, чтобы у нее через положенные девять месяцев на свет появился ребенок… Понимаете, для него это было очередным приключением, досадной слабостью, и, желая забыть об этом, он не только не доложил своему руководству о происшедшем, но и сам не удосужился проверить, что потом стало с объектом его кратковременной страсти. Прошло много лет, и он вновь встретился с той самой женщиной. Он сам пришел к ней, спасаясь от преследователей, которые гнались за ним, раненым… Он искал у нее убежища, но не учел женской психологии. Ночью она выдала его