Слоан уже открыла дверь, чтобы выйти из комнаты, когда услышала голос Мэтта.
– Мы что-нибудь обязательно придумаем, – сказал он.
– Ага, – ответила она и вышла.
* * *Слоан не сомневалась, что Мэтт выйдет за ней.
В первый раз они поцеловались примерно в такой же ситуации. После победы над Темным он несколько раз приглашал ее на свидание, и каждый раз она отказывалась. «Мы просто друзья», – сказала она. Она не рассматривала его в ином ключе.
Но это было лишь оправдание, потому что в тот момент она больше не знала, что на самом деле она о нем думает. Тот мальчик, которого она увидела в первый раз – угловатый, одни локти да коленки, – исчез, ему на смену пришел тот, кто вступил в бой с Темным. Золотая ветвь освещала его лицо, напряженные и мускулистые руки, протягивающие ее, чтобы нанести последний, смертельный удар, сжатые в напряжении челюсти, вздымающаяся в гневе грудь…
Ее герой. Он был героем для всех, но в первую очередь он был героем для нее.
Он не принимал ее отказов. Ее это беспокоило. Она воспринимала его настойчивость как оскорбление. Ей казалось, он думает, что она сама не знает, что у нее на уме. Но в данном случае он оказался прав. Дело было на одной из вечеринок в гостях у Инес и Алби, они с Мэттом проговорили до трех часов ночи, закинув руки на спинку продавленного дивана, пиво уже кончилось, а пустые бутылки все покачивались в их пальцах. Мэтт снова пригласил ее на свидание, но она уклонилась от ответа и встала, чтобы выйти в туалет. И он пошел за ней, просто вышел в коридор и поцеловал ее.
– Подумай обо мне по-другому, – сказал он, отстранившись.
Сейчас ей показалось незнакомым то чувство, которое тогда зажглось чуть ниже живота, когда она прижала его к стене рядом с дверью в ванную комнату и просунула язычок ему в рот. Ничего такого она больше не чувствовала.
– Я знаю, что сейчас не лучшее время, – сказал Мэтт. – Но мы должны…
– Поговорить, я знаю.
На нем была спокойная траурная одежда. Белая рубашка с воротничком, галстук и черный свитер. Отутюженные шерстяные брюки со стрелками. Теперь он выглядел помятым и измученным; создавалось такое впечатление, что этот разговор – просто очередной пункт в длинном списке дел на сегодняшний день.
– Честно говоря, я даже не знаю, с чего начать, – промолвил он.
Слоан рассмеялась. Смех больше походил на астматический приступ. Зачем ему было начинать этот разговор? Как будто их с Алби пьяной выходки после его предложения руки и сердца было недостаточно. Она взорвала Купол, лгала о своей миссии с погружением, прятала документы АИСЯ, прятала Иглу в подвале их дома, каждый день она обманывала его, чувствовала одно, а говорила другое, потакала его фантазиям о ней, зная, что они никогда не станут реальностью. В их отношениях не осталось ничего настоящего, и это была полностью ее вина.
Но при мысли о том, что сейчас произойдет, у нее перехватило горло. Потому что он станет другим человеком, тем, который больше не захочет ее. Как будто ее родителей, Берта, всех журналистов и фанаток Избранного было недостаточно…
– Мы с тобой ошибались. И не надо меня убеждать в этом.
– Ты даже не будешь спорить со мной?
– Не вижу смысла.
– Значит, у тебя нет никакого желания сражаться за нас, – сказал он, повышая голос. – Ты просто… ждала, когда я расстанусь с тобой, потому что у тебя у самой не хватило на это мужества?
Она покачала головой:
– Нет, дело не в этом. Я знаю, что когда человек находит что-то хорошее, он должен держаться за это. Вот и все.
– Это… – он быстро заморгал. – Это чудовищно эгоистично, Слоан.
– Что?
– Десять лет, – произнес он. – Десять лет, которые я мог бы провести с кем-то, кому на самом деле было не наплевать на меня, а не с тем человеком, который лгал мне и даже не старается сделать вид, что ему не все равно, когда мы расстаемся.
– Мне не все равно, – сказала она. – Если я не рыдаю, то это не значит, что мне наплевать.
– Если бы тебе было не наплевать, ты бы не сбежала с Алби, подшучивая надо мной сразу после того, как я сделал тебе предложение. Если бы тебе было не наплевать, ты бы позвонила этому чертову психотерапевту после того, как чуть было не убила меня посреди ночи.
– Мы не смеялись над тобой. Он просто сказал, что ты меня не знаешь, а я согласилась с ним. Вот и все.
– В смысле – я не знаю тебя?
– Да! – Слоан всплеснула руками. – Ты ведешь себя так, как будто вся эта херня для тебя – сюрприз! Но я именно такая, о которой я тебе говорила всю дорогу. А ты уже десять лет ходишь с бананами в ушах.
– Другими словами, я виноват в том, что верил в тебя?
– Нет, ты виноват в том, что вел себя так, как будто знаешь меня лучше, чем я знаю себя сама.
Она поздно поняла, что он сказал «верил». В прошедшем времени. Она даже не понимала, как его вера в нее – как бы это глупо сейчас ни звучало – глубоко проникла. Она поняла это, только когда она исчезла. Слоан чувствовала себя, как яблоко, из которого вырезали сердцевину. Выпотрошили все, что связано с жизнью и будущим. Просто блестящая кожа, сочная плоть, и больше ничего.
Она сняла кольцо с пальца и протянула ему. Ее руки были тверды, но она не могла встретиться с ним взглядом. Если бы она сделала это, то его глаза напомнили бы ей, какими они были теплыми, когда смотрели на нее. Как они искрились, когда он смеялся над ее шуточками. Каким свирепым мог быть его взгляд, когда что-то угрожало тем, кого он любил. Теперь она станет для него слишком мелкой. Старый друг, бывшая девушка. Она растворится в его памяти.
Так было всегда, она всегда исчезала из жизни людей, как только ее роль была сыграна.
– Мне действительно очень жаль, – тихо вымолвила она. – Что меня больше нет.
– Да, – ответил Мэтт и положил кольцо в карман. – И мне тоже.
Он закрыл за собой дверь. Слоан сидела на краю кровати, прислушиваясь к шагам Эстер в соседней комнате, к грохоту машин, проезжающих по улице, к шороху, который был слышен даже с такой высоты.
Затем, когда она смогла двигаться снова, она подползла к изголовью кровати, не снимая туфель, и свернулась калачиком на боку. Она чувствовала, что к ней подступают дикие, яростные рыдания, которые овладевали ею, когда пустота внутри становилась невыносимой.
Она схватила подушку и зарылась в нее лицом. И заснула, когда у нее уже не было сил