Мало, мало! – безмолвно кричит Марина. Мне не хватает твоих рук, твоих губ, твоих глаз! Мне мало, очень мало, мне всегда теперь будет мало тебя, после такой разлуки!

– Не плачь, – шепчет ей в ухо динамик, – не плачь, любимая. Мы справимся, теперь я верю, что мы справимся.

Марина целует шершавую пыльную материю, и ей кажется, что мембрана подрагивает в такт ударам Левиного сердца.

– Я люблю тебя, – шепчет она.

– Я тоже люблю тебя, – отвечает Лёва. – Я так скучаю по тебе, я так…

Голос затихает, Марина не может расслышать.

– Повтори, я не слышу! – просит она, но в ответ – только тихий шепот, не то «я», не то «ю», а потом – тишина и сухое потрескивание электрических разрядов.

– Я люблю тебя, – повторяет Марина. – Лёва, милый, мне кажется, я не сказала, как я тебя люблю. Не уходи, я прошу тебя, не уходи.

Но ясно, что Лёва ее уже не слышит. Теперь, когда можно не сдерживать слез, глаза словно пересохли. Марина еще раз целует динамик, всхлипывает, поднимается и подходит к пульту.

Там, озаренный слабым зеленоватым светом диодов, лежит покрытый формулами листок. И, взглянув на него, Марина снова плачет: почерк! Почерк совсем не похож на Лёвин.

У столичных системщиков было два любимых места: памятник Моголю на бульварах и пешеходная Двуколочная улица. Там они встречались, чтобы потусоваться. Обычно туда Гоша и шел, когда хотел найти Вольфина. Но во время Фестиваля во всех любимых местах системщиков выставлены наряды дружинников, поэтому искать там Вольфина бесполезно. Оставалось несколько вариантов: институт математики, где Вольфин время от времени делал доклады, и бар «Ракушка» неподалеку от Университета.

Поразмыслив, Гоша выбрал «Ракушку» – и не ошибся. Вольфин здесь, стоит у пивного автомата, ждет, пока осядет пена.

– Поведай же мне, юный дружинник, как проходит Трансграничный Фестиваль? – вопрошает Вольфин.

– Нормально проходит, – бурчит Гоша. – Устал только, как не пойми кто. Я-то хоть днем сплю, а Ника свою газету фигачит. По-моему, она вообще забыла, когда спала дольше пяти часов последний раз.

– Сочувствую вам, Георгий, – хмыкает Вольфин. – Как говорится, невыспавшаяся герла – источник всяческого зла. Но, с другой стороны, подумай сам: пройдет много лет, ты достанешь с верхней полки шкафа подшивку газеты «Молодость мира» и вспомнишь это лето, когда ты был молод, а твоя девушка каждый день писала туда по две статьи. Может, еще и внукам покажешь: вот, мол, дети, смотрите, мы там были! На том самом Трансграничном Фестивале!

Гоша выуживает из кармана мелочь и, побрякивая ею в ладони, идет к автомату.

– Вряд ли мои дети, не говоря уже о внуках, будут знать, что такое «тот самый Трансграничный Фестиваль».

– А зря! – кричит Вольфин через весь зал. – Это же историческое событие! Впервые после войны столько мертвых одновременно посетили наш мир. И не просто посетили – они показали нам… не «нам с тобой», а «нам, живым»… свою культуру, свои фильмы, свою музыку, свою моду. Тысячи молодых людей ловят кайф на этом Фестивале. Можно сказать, их мир больше никогда не будет прежним.

Идея обсуждать такую тему через весь зал совсем не радует Гошу. Дождавшись, пока кружка наполнится, он возвращается к столику.

– Рад за них всех, – говорит он, – но мы-то с Никой и без фестиваля много чего видели.

– Знаю, – кивает Вольфин. – Не знаю, уместно ли тут сказать, что вам повезло. Но лично я многого не видел, поэтому тащусь. И знаешь от чего?

– Ну, ты же сам сказал: от моды, музыки, фильмов… чего там еще?

– Не, – Вольфин недовольно морщится. – Это все для простых ребят. Я тащусь от того, что мои теоретические выкладки оказываются верны. Я еще несколько лет назад всем объяснял, что в будущем Граница будет ослабевать, – и, гляди, она ослабевает!

Лёва тоже так считает, отмечает Гоша про себя, а вслух спрашивает:

– И на чем основывались твои теоретические выкладки?

– Если можно, я не буду тебе рисовать формулы на столике, – говорит Вольфин, – но в двух словах: дело в том, что на больших временных интервалах замкнутые системы нестабильны.

Жаль, Лёвы нет, думает Гоша. Он бы куда лучше поддержал эту беседу.

– Говоря более понятным тебе языком, можно огородить систему прочным забором на время – но чем прочнее забор, тем быстрее система развалится и забора не останется вовсе. А если сделать в заборе калитку, он простоит сколько влезет.

– Понятно, – говорит Гоша. – Я вообще-то к тебе по делу пришел. Вот, посмотри, – и он протягивает Вольфину листок с формулами.

– Хм… – хмыкает Вольфин. – Хм… хм… хм… интересная фигня. Откуда взял?

Оглядевшись по сторонам и понизив голос почти до шепота, Гоша в двух словах рассказывает Вольфину про встречу Марины с Левой.

– Тогда еще интересней, – говорит Вольфин. – Константная область, говоришь? Тут есть над чем подумать… и даже не мне одному.

– Ты уж, пожалуйста, не трепись об этом налево и направо.

– За кого ты меня принимаешь? – обижается Вольфин. – Я только о Майе подумал. Помнишь, у Лёвы была такая подружка? Этот тип уравнений как раз по ее части. А я тем временем займусь аппроксимацией вот этой функции…

– Вольф! – громкий голос неожиданно вклинивается в их беседу. – Я так и знал, что ты здесь!

К столу приближаются трое системщиков, длинноволосых и неряшливо одетых. Один не очень уверенно держится на ногах, и его приходится поддерживать с двух сторон. Длинные волосы падают ему на лицо, но сквозь них парень замечает Гошу и, вырвавшись из рук товарищей, бросается к нему:

– Гоша! Ха! Скажи, не ожидал, а?

Действительно, не ожидал: Гоша так и замирает, не донеся кружку ни до рта, ни до стола.

– Майк?

– Он самый! – Майк облокачивается на стол. – Я сбежал из своей дурацкой делегации и уже который день живу живой жизнью! Я же солнца не боюсь – и они все, похоже, так растерялись, что меня даже не ищут.

– Понимаю, – говорит Гоша.

– Вообще этот ваш Трансграничный Фестиваль – это потрясающе! – продолжает Майк. – Впервые после войны столько мертвых одновременно посетили мир живых. И вы показали им – я не говорю «мне», я-то давно изучаю вопрос, – вы показали им свою культуру, свои фильмы, свою музыку, свою моду. Тысячи мертвых молодых людей потрясены тем, что они увидели на этом Фестивале. Можно сказать, их мир больше никогда не будет прежним.

Гоша начинает смеяться: только что он уже слышал почти то же самое за этим же столиком. Он оглядывается на Вольфина, приглашая его разделить веселье, но Вольфин, беззвучно шевеля губами, сосредоточенно смотрит в листочек с формулами.

– Мертвый джин от мертвых джетов! – провозглашает Илья Гурамов, разливая по стаканам прозрачную жидкость из большой красивой бутыли.

В большом гостиничном номере не протолкнуться. Лёля в длинном черном платье в обтяжку изображает хозяйку вечера. Кейси и Руэри увлеченно объясняют Глебу детали устройства глушителей у различных