Ну, само собой. За дыханием надо следить все время, это Кирилл усвоил еще в прошлом году. Есть разные типы дыхания, и практиковать их надо по-разному. «Дыханием орла» или «дыханием змеи» они занимаются на занятиях все вместе, а, скажем, «дыхание рыб» брахо Иван выдал Кириллу для самостоятельной работы. Нике досталось «дыхание раненого ворона» – название ей не понравилось, и, когда об этом заходила речь, она говорила просто «мое дыхание».
Почему разным ученикам брахо Иван дает разные задания? Как он определяет, кому какое дыхание подходит? Кирилл давно уже перестал задаваться такими вопросами. Неписаное правило секции: остаются только те, кто верит брахо Ивану и не пытается понять больше, чем брахо Иван считает нужным.
– Фридых требует трех видов доверия, – как-то раз сказал брахо. – Если хотя бы одного из них нет, вы никогда не сможете постичь фридых. Прежде всего – доверие к себе, потом доверие к своему учителю и, наконец, к своей группе.
Кирилл тогда подумал, что «своя группа» – это они, ученики брахо Ивана, и огорчился, что не доверяет всем, с кем занимается. Взять хоть бывшую одноклассницу Олю Ступину – как ее вообще сюда занесло? Сразу видно, что со школы она ничуть не изменилась – как была подлиза и стерва, так и осталась. Впрочем, другим ребятам – прежде всего мальчикам – Оля нравилась. Ну, понятно – ноги и все такое.
Ника и Оля старались друг друга не замечать – и Кирилл, который после занятий всегда шел с Никой до метро, с Олей тоже почти не пересекался.
Когда после финальной сессии «дыхания змеи» ученики не спеша идут в раздевалку, брахо Иван подзывает Кирилла. Дождавшись, пока они останутся в зале одни, спрашивает:
– Это ведь ты привел Нику?
Кирилл кивает.
– Вы давно знакомы?
– Одноклассники, – Кирилл отвечает коротко, чтобы не выдать себя. Впрочем, брахо Иван и так наверняка знает, что когда-то Кирилл был в Нику влюблен, да и сейчас, наверное, немного влюблен… хотя уже совсем безнадежно.
– Ты не знаешь, когда она должна вернуться?
Кирилл вздыхает. Стоит ли рассказывать все, что ему известно? Ника уехала в конце ноября и обещала вернуться через неделю… а сейчас уже Новый год на носу.
Кирилл звонил ей каждый день, а потом сообразил позвонить Гоше. Подошла его мама, Кирилл представился и спросил, не знает ли она, когда вернутся ребята. Евгения Георгиевна помолчала, а потом ответила чужим и неприятным голосом, что не имеет права обсуждать эту тему, – и, не успел Кирилл спросить, все ли у них хорошо, бросила трубку.
И тогда Кирилл понял, что Ника и ее друзья снова ушли на Ту Сторону.
– Нет, – говорит он брахо Ивану, – я не знаю.
– Она ведь не одна? – спрашивает учитель. – Она со своей группой, да?
– Да, с друзьями, – отвечает Кирилл и вдруг понимает, что «своя группа» – это вовсе не те, с кем занимаешься фридыхом, а те, кому очень доверяешь. И значит, брахо Иван имел в виду, что если у тебя такой группы нет, ты никогда не сможешь по-настоящему постичь фридых.
У Ники есть такая группа. Гоша, Марина и Лёва.
Кирилл и сам хотел в нее попасть – но нет, не смог.
– Хочешь знать, почему я спрашиваю? – говорит брахо Иван. – Я спрашиваю, потому что Ника – самый талантливый ученик, какой у меня когда-либо был. Возможно, тот ученик, которого ждет любой учитель, – ученик, который оправдает всю жизнь учителя. Ей очень многое дано, Кирилл. И поэтому я за нее тревожусь, – и задумчиво добавляет: – Не знаю, понимаешь ли ты, до чего это необычно – встретить такого человека, как твоя одноклассница…
Брахо Иван замолкает, и Кирилл тоже молчит, поскольку больше всего ему хочется ответить, что он понимает, что он это понял с первого дня, когда увидел Нику. Да, Ника невероятный, необычный человек – и, видимо, поэтому каждый раз, когда он думает о ней, внутри поднимается теплая дрожь, как при «дыхании саламандры».
Но последние две недели сквозь нее все упорнее пробивается тревога – холодная, как снег проклятого Белого моря, куда уехала Ника.
Часть вторая
Вглубь
1Вью-Ёрк не изменился. По-прежнему высятся сияющие огнями параллелепипеды небоскребов, по-прежнему рекой бурлит многолюдная толпа, невольно вызывая в памяти законы гидродинамики. Впрочем, в воде не различить отдельных молекул, а здесь глаз цепляется то за того, то за другого прохожего: вот деловито спешит мужчина в строгом костюме, вот цокает каблуками девушка в короткой юбке, вот проходит, обнявшись, парочка.
И все они мертвые, если не считать четырех молодых людей, не по сезону одетых в теплые свитера и зимние штаны с начесом. Прижавшись к витрине, они задрали головы к вечернему небу Вью-Ёрка, где неоновые огни реклам зазывают на фильмы и спектакли, о которых Лёва никогда не слышал. Даже названия не может перевести – хотя вроде бы неплохо знает инглийский. Ясно только, что шоу – это «зрелище», а остальные слова вспыхивают и гаснут, не поддаваясь переводу.
– Смотри, – говорит Марина, показывая пальцем на красно-зеленые всполохи очередной рекламы. – «Истэндская история», круто!
Ну да, думает Лёва, вот кто знает инглийский как надо! В Академии должны хорошо учить.
Впрочем, и в школе Марина всегда была лучше всех.
Как это все-таки было давно, когда они учились в одном классе, списывали друг у друга домашние задания, дразнили учителей, играли в снежки и вместе шли домой, размахивая мешками со сменкой. Как это было давно – и как здорово!
Потом Марина переехала, ушла в другую школу, поступила в Академию… Лёва смотрит на нее: взрослая, красивая девушка. Иногда он даже робеет перед ней – и сейчас не решается спросить, что такое «Истэндская история».
Зато спрашивает Ника:
– А что это?
– Ну как же! – говорит Марина. – Это мюзикл! Дядя Коля еще три года назад моему папе подарил диск! Клевая музыка!
– Ах да, – говорит Ника, – конечно, я просто не сразу сообразила. У нас в «Молодости» была о нем статья несколько номеров назад: что-то про то, как мертвые взяли сюжет нашей классической книжки и переделали под себя. И что, это хорошо?
– Еще как! – отвечает Марина. – Ты мне напомни, когда вернемся: я тебе дам послушать.
– Куда мы вернемся? – спрашивает Ника. – Домой?
Не уверена, что нас там ждут… то есть нас там слишком ждут. Похоже, по эту сторону нам сейчас куда безопасней.
Нике легко говорить: у нее-то никого нет, кроме Гоши. Она может и во Вью-Ёрке остаться, и в любой другой мертвый город махнуть. Ни родителей, ни сестры. А вот Лёве стоит только вспомнить Шурку – сердце сжимается. Что будет, когда она узнает, что они все пропали?
– Не так уж тут безопасно, – говорит Гоша. – Особенно если стоять столбом посреди Гранд-сквера. Любой полицейский нас задержит и отправит к полковнику Стилу и его коллегам по Конторе.
– Тоже правда, – вздыхает Ника. – А где Контора – там и Учреждение, как мы знаем. Не
