– Что это было? – спрашивает Лёва. – Спрут? На Белом море?

Но тут в глубине воды загорается тусклый свет, все ярче и ярче, на поверхность рывками поднимается круглый бугорчатый шар, и когда на нем один за другим открываются выпуклые красные глаза, Ника понимает, что это – голова подводного монстра.

Автоматные очереди прорезают полярную тьму, но выстрелы уже не слышны – все заглушает хруст льда, и огромное зеленоватое щупальце взметается из полыньи, извивается, как пожарный шланг под напором воды. На конце щелкает хитиновая клешня. Щупальце рывком вытягивается к солдатам, клешня смыкается у одного из них на шее. В воздух ударяет кровавый фонтан, голова, подпрыгивая, катится по снегу. Вывалив язык и выпучив глаза, замирает у самых Никиных ног.

Ника отскакивает, солдаты уже бегут прочь от острова, но поздно – лед ломается под ногами, из воды появляются все новые и новые чудовища… клешни, щупальца, длинные челюсти, усеянные зубами, тонкими и острыми, как гвозди.

– Выключите прибор! – орет Свистунов, и тут прозрачный шар вылетает из воды и залепляет ему рот.

Лейтенант падает, отдирая присосавшуюся к лицу маску, нащупывает армейский нож, пытается разрезать студень, чтобы вдохнуть хотя бы раз, но лезвие снова и снова скользит, не оставляя на поверхности даже царапины… а потом нож срывается и рассекает лейтенанту горло. Свистунов дергается последний раз и замирает на окровавленном снегу. Рядом с ним корчится оператор – живот распорот, кишки клубком красных змей выпадают на лед.

Усилитель все еще работает, Гошина мама кричит: выключайте, выключайте скорее! – и Ника видит, как оставшийся в живых оператор ищет тумблер, – но тут черная струя из полыньи с ядовитым шипением бьет ему в лицо, и он падает, содрогаясь. Со всех сторон слышен треск ломающегося льда, предсмертные хрипы, вопли ужаса, Ника бежит к усилителю, но Марина опережает ее, вырвав силовой кабель из разъема.

И тут в морозном воздухе скрежещет механический голос:

– Хватит!

Ника оглядывается: немногие оставшиеся в живых сбились в кучу, луч прожектора по-прежнему упирается в снежный сугроб, снова превратившийся в остров, – и на гребне возвышается гигантская изломанная фигура, сверкающая, точно рыцарь в латах; огромное оригами из ледяных призм и сосулек.

С хрустом поднимается остроконечная рука, там, где должно быть лицо, сдвигаются полупрозрачные пластины, и над заснеженной бухтой снова раздается голос, от которого даже морские чудовища замирают, точно замороженные заживо:

– Приветствую вас, мои юные живые друзья!

Ника подбегает к Гоше и вцепляется в его руку: этот голос ни с чем не спутать.

То, что они хотели предотвратить, случилось: Орлок Алурин вернулся.

– Страшно… страшно мило, что вы меня вызвали именно сюда, – скрежещет голос. – В глубинных мирах трудно найти себе подходящее тело, и в другом месте я был бы огромной изменчивой медузой, но здесь холод замораживает любые текучие формы – и я рад, что снова могу говорить, смеяться и двигаться.

Одно из чудовищ выставляет из воды бугристую голову; опершись на нее, Орлок преодолевает узкий пролив, отделяющий остров от берега. Длинные острые ноги вонзаются в окровавленный снег, Орлок медленно, шаг за шагом приближается к Нике и ее друзьям.

– Говорить, смеяться и двигаться, – повторяет он и выдергивает из сугроба чью-то оторванную конечность.

Ника крепче сжимает Гошину руку и слышит, как где-то за спиной истошно кричит его мама – испуганным, совсем невзрослым голосом.

Пальцы Орлока – на каждой руке по два – напоминают ледяные клешни, зажатая между ними нога хрустит. Орлок бросает свою добычу в море – и вода тут же вскипает: в глубине подводные твари продолжают пировать.

– Я вижу, вы правильно понимаете ситуацию, – дядя Коля с трудом сдерживает дрожь в голосе. – Нам в самом деле имеет смысл поговорить.

– А с кем мне здесь говорить? – спрашивает Орлок. – С вами? Или с этими четырьмя молодыми людьми? – он протягивает ледяную острую руку к Нике. – Говорить мне с ними не о чем, хотя, конечно, у меня есть на их счет планы. О да, интересные, подробные, развернутые планы!

Орлок смеется – и его смех скрежещет, словно шестеренки трутся друг о друга. Он движется неуклюже и медленно, но все равно – шаг за шагом все ближе и ближе.

Все повторяется, думает Ника, но сегодня у меня нет серебряного ножа. А если бы и был – вряд ли бы помог. Все закончится там, где и должно было закончиться когда-то.

Ну что же, мы выиграли пять с лишним лет – и, по крайней мере, те, что я была с Гошей, получились прекрасны. Дело того стоило.

Она поворачивается к Гоше, сдирает шарф с его лица и целует в губы. На морозе поцелуй получается сухим и колючим.

– Голубки! – опять смеется Орлок, но когда затихает его смех, Ника слышит далекий небесный стрекот. Она поднимает глаза – к ним стремительно приближается маленькая светлая точка.

Дядя Коля облегченно вздыхает:

– Ну вот, я же говорю. Вам тут есть с кем побеседовать.

Вертолет садится на ровную площадку подальше от черной, кишащей чудовищами воды, в снег спрыгивают вооруженные мужчины – по выправке сразу видно учрежденцев, – а следом спускается грузная фигура в ярком мертвом анораке.

– Ах, Орлок, Орлок, – слышит Ника усталый голос Юрия Устиновича. – А без бойни – никак? К чему этот гиньоль? Осьминоги с клешнями, глубоководные барракуды, летающие медузы… фу. Я же хотел просто побеседовать. Мы не первый год знакомы, ты же знаешь: мы с тобой всегда договоримся.

Механический ледяной смех разносится над замерзшим берегом:

– О чем будем договариваться? Что тебе нужно на этот раз?

Юрий Устинович брезгливо перешагивает через тело мертвого оператора.

– Если не возражаешь, – говорит он, – я бы поговорил вдвоем.

– А наши юные друзья? – спрашивает Орлок. – У меня на них планы.

– Не волнуйся, – отвечает Юрий Устинович. – Никуда они не денутся.

Они отходят в сторону – угловатый ледяной гигант и коренастый немолодой мужчина в мертвом анораке.

– Дядя Коля, – говорит Марина, – мы что, опять приманка?

– Ну, если честно, я такого не ожидал, – отвечает дядя Коля. – Но кончилось-то все хорошо? Ищеев успел вовремя, все мы живы-здоровы.

– Все мы? – взрывается Ника. – А они? – она обводит рукой окровавленное снежное поле. – Они не в счет?

– Вот ты, Ника, умная девочка, – говорит дядя Коля, – так додумывай мысль до конца. Я тебя знаю лет пять – и все эти годы ты твердишь, что Граница должна быть разрушена, живые и мертвые должны ходить туда-сюда, и вообще – между нами нет никакой разницы. Ну, так если разницы нет – чего тут такого стряслось? Сколько-то живых стали мертвыми? Но если нет разницы – нет и проблемы. А хочешь свой мир без границ – так сначала у себя в голове границы убери, а потом поговорим!

Потом поговорим, думает Ника. Если мне удастся отсюда выбраться – живой или мертвой, – мы поговорим. О да! Я не раз убивала мертвых – надо, в конце концов, убить живого. Потому что есть живые,