И тут Гоша, все это время молчаливо сосредоточенный на указательном пальце правой руки и распростертом Орлоке, впервые вмешивается в разговор.

– Нет, Марина, – говорит он, – мне кажется, все как раз очень просто.

И нажимает на спуск.

Серебряная пуля «Хирошингу» влетает Орлоку в лоб, и его голова взрывается. Гоша стреляет еще дважды, но трудно разобрать, куда попадают пули: тело великого изобретателя Орлока Алурина превратилось в разлагающуюся груду гниющего и смердящего мяса.

Дымок еще идет из дула, когда Ника подбегает к Гоше и целует его.

– Мы их сделали! – кричит она. – Гошка, я в тебя верила! Мы их сделали! Я думала, еще немного – и все, этот упырь заболтает Маринку.

Ника снова и снова целует Гошу, не обращая внимания на гнилостный вкус крови, которой забрызгано его лицо. Мы сделали это, Гоша не сплоховал, не дал себя заморочить!

– Ну ты, Ника, скажешь тоже, – обиженно говорит Марина. – Я вовсе и не думала соглашаться, я хотела сказать, что все немного сложней, но я не готова так рисковать… как-то так.

Ника смеется. Теперь мы, конечно, никогда не узнаем, что сказала бы Марина, но какая разница, если Гоша все равно выстрелил?

– Да, Ника, ты зря так про Марину, – говорит Лёва. – Он же чуть Шурку не убил – думаешь, Марина бы это забыла? Правда, Марин?

– Не хотите – не верьте, – пожимает плечами Марина и тоже смеется.

И вот они стоят посреди камеры пыток, в пороховом дыму, залитые кровью, слизью и гноем, рядом с разлагающимся трупом дважды (трижды?) мертвого врага, стоят, обнявшись, – и смеются. Смеются, будто они, как раньше, в одной школе и только что выиграли какой-то очень важный спортивный матч или, скажем, Олимпиаду по математике, а может, наваляли пятнашкам или еще каким мелким хулиганам и теперь отмечают победу, хлопают друг друга по плечу, дразнятся, подшучивают и – смеются.

И тут Ника вспоминает о Майке. Она оборачивается, ищет его глазами… Майк стоит возле колоды, из которой Марина выхватила топор. Он бледен, руки трясутся, губы дрожат.

Мы только что второй раз убили его отца, думает Ника и идет к нему.

– Ты как?

– Нормально, – отвечает Майк, – но мне так стыдно, что я вас подставил…

Он не хочет говорить об Орлоке, думает Ника. В конце концов, что я знаю – каково быть сыном такого, как Орлок? Возможно, Майк и не любил его, а только боялся?

– Стыдно, что я поверил вот этим… – продолжает Майк и кивает на дядю Колю, который уже как ни в чем не бывало стоит, улыбаясь, у двери.

В правой руке он держит черный чемоданчик.

– Ну что, пойдемте? – говорит дядя Коля. – Пора по домам?

Ника смотрит на него и мгновенно все понимает – ну, почти все… Решение приходит внезапно, как тогда, на Белом море. Она бросается к дяде Коле и говорит:

– Я хочу извиниться, дядя Коль, как-то глупо получилось, наговорила черт-те чего, сама не понимаю, что на меня нашло, а на самом деле хотела вас поблагодарить, вы же спасли нас на самом деле! Спасибо, спасибо вам большое! – и она протягивает руку – извечный жест примирения и благодарности.

Дядя Коля колеблется всего мгновение, а потом, поставив чемодан у ног, протягивает руку – но Ника уклоняется от пожатия и вцепляется в ручку чемодана. Она отскакивает, дядя Коля хватает ее за плечо.

– Отдай! – кричит он. – Отдай!

– Нет, – говорит Ника, – не отдам.

Дядя Коля отпускает Никино плечо и улыбается. Но взгляд его серых глаз прежний – настороженный.

– Это мой служебный кейс, – говорит он. – Там всякие секретные спецсредства. Зачем он тебе?

– В самом деле, – говорит ей Марина, – что на тебя нашло?

Ника встает рядом с Гошей, двумя руками прижимает к себе чемодан. Он тяжелый и неудобный, но она не собирается его выпускать.

– Никакой это не служебный кейс, – говорит Ника, – это – Орлока. То самое изобретение, ради которого все затеяно. И я его не отдам, пока не узнаю, что это такое.

Дядя Коля тяжело вздыхает.

– Как все-таки, Ника, с тобой трудно. Надо было сразу догадаться, что на Белом море его убила ты. Другой такой еще поискать… – он опять вздыхает и говорит: – Ну, если не вдаваться в детали, это аккумулятор. Штука, чтобы запасать энергию. Стратегически важная вещь в пору энергетического кризиса.

Ника молчит. Она чувствует: дядя Коля не врет. Не врет, но недоговаривает.

Орлок Алурин изобрел аккумулятор… аккумулятор, который запасает энергию…

– Какую энергию? – спрашивает Ника и по легкой тени, пробежавшей по лицу дяди Коли, понимает, что угадала. – Вы не хотите говорить, о какой энергии речь?

Дядя Коля молчит.

– Ну, так я и без вас знаю, какую энергию запасал Орлок, – говорит Ника. – Дайте я угадаю. Это энергия боли? Страха? Энергия медленного мучительного умирания? Какая еще?

Дядя Коля снова вздыхает.

– Ты знаешь, Марина, – говорит он племяннице, – подруга твоя тоже… хоть сейчас в Академию. Быстрота реакции, мощный аналитический ум… первоклассный будет агент. Жалко только, она нас терпеть не может.

– Есть за что, – говорит Ника, хотя, честно говоря, эти люди не нравились ей и до того, как подставили ее саму и ее друзей.

– Нет, это не энергия страха или умирания, – говорит дядя Коля, – но очень близко. Это энергия человеческого страдания. Еще до войны Орлок открыл способ преобразовывать боль, скорбь и отчаяние в энергию. Во время «минус пятого года» он поставил несколько блестящих экспериментов… с арестованными и их родственниками. Тайком от всех наладил поставки этой энергии сюда, в Заграничье, а в обмен заручился поддержкой своих мегаломанских планов. В конце концов перебежал на ту сторону, стал невозвращенцем и развязал войну.

– Но воевали вовсе не за разрушение Границы? – догадывается Ника.

– Да, – кивает дядя Коля, – воевали прежде всего ради энергетической подпитки мира мертвых. Война вызвала огромный всплеск энергии человеческого страдания – и эта энергия широким потоком потекла в Заграничье. Мы привыкли, что у мертвых лучшая техника, самые качественные товары и так далее – так вот, все это было бы невозможно, если бы не мощный технологический скачок, обеспеченный энергией войны.

– Но после войны энергия перестала поступать? – спрашивает Лёва.

– Почему перестала? – улыбается дядя Коля. – Мы по-прежнему питаем Заграничье энергией. Просто теперь мертвые не забирают ее у нас, а покупают. Откуда в наших магазинах мертвые вещи, а на наших заводах – мертвые станки? Все они куплены на деньги, полученные от продажи энергии. Сами мертвые производить энергию не умеют. Только живые могут по-настоящему страдать.

– То есть вы сотрудничаете? – спрашивает Лёва.

Дядя Коля пожимает плечами:

– Ну да. Что поделать – экономика, политика… приходится идти на компромиссы.

– Значит, я был прав, – смеется Лёва. – На самом деле Учреждение и Контора – это, фактически, одна и та же организация?

Дядя Коля морщится:

– Ты тоже все упрощаешь, Лев. Это, конечно, две организации, но мы часто работаем в партнерстве. Иногда, конечно, соперничаем, но если надо –