Владимир полностью погрузился в эти мысли и совершенно позабыл, что ему следует разыскать супругу, бывшую где-то тут, недалеко, и хотя бы для виду уделить ей время. Ему хотелось освежиться, мучила жажда, и, пройдя несколько переполненных людьми залов, он завернул в какую-то небольшую комнатку, по-видимому, буфетную. Там стоял самовар, бесчисленные подносы с шампанским, лимонадами и оранжадами, лежали фрукты, печенья, конфеты… Время от времени здесь появлялись слуги, подхватывали подносы и вазочки и снова убегали. В буфетной было прохладно и тихо, отзвуки музыки лишь долетали сюда — Левашёв расслабился и решил побыть тут подольше. Он присел на стул; однако скоро раздались торопливые шаги. Владимиру стало неловко при мысли, что прислуга увидит его отдыхающим в комнатушке, где графу было вовсе не место.
Левашёв осмотрелся и быстро нырнул за бархатную портьеру, скрывавшую плохо освещённый переход в другую часть дома… Рядом прозвучал испуганный вскрик, впрочем, очень тихий. Владимир разглядел в шаге от себя белый силуэт.
— Тише, прошу вас, сударь! — умоляюще прошептал девичий голосок.
Он послушно склонил голову; его глаза уже привыкли к темноте — Владимир увидел, что обладательница белого платья осторожно выглянула из-за портьеры.
В буфетную вошли двое лакеев. Торопливо переговариваясь, они расставили на подносах чашки с блюдцами, молочники, сахарницы, и, забрав всё это, покинули комнатку.
Девушка облегчённо вздохнула и рассмеялась; Владимир рассмеялся тоже.
— От кого вы тут прячетесь, мадемуазель? — шутливо спросил он, ибо обстановка, казалось, позволяла обойтись без церемоний.
— От жениха, которого мне пытаются навязать, — звонкий голосок прозвучал негодующе. — Я говорила маменьке, что он мне не нравится, но она не желает слушать. У нас с ней постоянно так!
— О, понимаю! — сочувственно откликнулся Владимир. — Кстати, раз уж мы очутились здесь наедине, позвольте представиться: граф Левашёв. И… не угодно ли вам всё-таки покинуть наше тесное убежище и выйти на свет?
Собеседница вновь рассмеялась и выпорхнула из-за портьеры.
— Если он всё-таки вздумает искать меня, вы, граф, ради Бога, не выдавайте моё убежище! Я только тут и чувствую себя хорошо на этом глупом приёме!
Девушка была невысокая, миниатюрная, хрупкая, точно нераспустившийся тюльпан. На вид ей было не более шестнадцати лет, и Левашёв невольно залюбовался этим ангельским обликом: белокурые кудрявые волосы, большие голубые глаза, нежная, будто фарфоровая кожа. Она показалась ему сошедшей с картины или иконы. Владимир видел её в первый раз и с удивлением спрашивал себя, как мог раньше не заметить этакий прелестный цветок.
— Однако, не слишком ли это жестоко, так вести себя по отношению к влюблённому в вас юноше? — отеческим тоном вопросил он, ибо понял, что разглядывает очаровательную незнакомку слишком долго.
— Он влюблён вовсе не в меня, а в возможности, которые ему представятся, буде он на мне женится, — прозвучал сердитый ответ. — Окажись на моём месте хоть моя старая нянюшка, мой жених не стал бы колебаться! Кстати, я Софья Дмитриевна Нарышкина. Мы с вами незнакомы, однако я заметила вас и вашу красавицу-супругу ещё на лестнице. Но вы, кажется, очень спешили!
Глаза Софьи Дмитриевны смеялись, и она, похоже, не испытывала ни малейшего стеснения, находясь с Владимиром наедине. «Верно, оттого, что я женат, я для неё — что-то вроде престарелого дядюшки», — мелькнуло у него в голове.
— Я справилась о вас у маменьки, — продолжала Софья Нарышкина, — а потом мы с ней познакомились с вашей женой, Анной Алексеевной — её представила нам госпожа Рихтер. Но вскоре и Анна Алексеевна куда-то запропастилась, а мне велели быть полюбезнее с женихом. Ну и… пришлось спрятаться.
Владимир подумал, что кажется отлично понимает, отчего неизвестный жених этого очаровательного создания так усердствует со своими ухаживаниями. Он прекрасно знал историю Марии Антоновны Нарышкиной, матери Софьи Дмитриевны. Нарышкина-старшая много лет была фавориткой самого императора Александра; при этом сама Софья считалась внебрачной дочерью императора, хотя не была официально признанною им. Владимир слышал, что Софья была слабого здоровья: страдала чахоткой — из-за этого они с матерью долго находились за границей на лечении.
— Вы давно изволили вернуться в Россию? — спросил он, просто чтобы поддержать разговор.
— Нет, совсем недавно… Скажите, граф, а отчего вы сами прячетесь здесь, ведь ваша супруга наверняка недоумевает, куда вы пропали?
Это прямой вопрос смутил Левашёва: он не привык к такой смелости. Несомненно, Софья Дмитриевна с детства привыкла к своему исключительному положению и не умела церемониться с такими, как он. Это порядком взволновало его: за последнее время Владимир давно не испытывал подобных чувств. Покорность и восхищение Елены давно уже приелось ему до тоски, а нескрываемое отвращение Анны выводило из себя настолько, что ему частенько хотелось её ударить. Порой Левашёв даже жалел себя, понимая, насколько все романтические чувства для него остались в прошлом! Когда-то в его жизнь ворвалась Анна Калитина, в присутствии которой он терял голову, теперь же… И куда это всё девалось?
И вот теперь, разглядывая стоящую перед ним Софью Нарышкину, которая смотрела на него широко открытыми, блестящими глазами, Левашёв вдруг представил: что, если бы он не был женат на Анне, если бы он оставался холост — а в остальном всё происходило бы с точностью, как сегодня? Они с Софьей Дмитриевной встретились бы здесь: он, не связанный узами брака с ненавистной ему Анной, и она — юная, пылкая, прелестная до дрожи… Если бы можно было привлечь её внимание! Если бы она влюбилась в него! О, тогда не только карьера была бы обеспечена — он был бы сродни самому императору: по слухам, Александр обожал свою незаконную дочь.
«Какая насмешка судьбы! — думал Левашёв. — И чёрт меня дёрнул связаться с этими… купчихами!»
— Мне кажется, нам стоит вернуться, — произнесла Софья Дмитриевна, поглядывая на Левашёва с удивлением. — В конце концов, я уже отдохнула от внимания моего жениха. Да и вам надо идти к супруге.
Владимир разом заставил себя очнуться. Что это с ним? Какой смысл мечтать о браке с этой знатной девицей, когда он женат, да и притом ничего особенного из себя не представляет в глазах её маменьки? И вообще, с чего это он решил, что Софья Нарышкина могла бы в него влюбиться?
Он покорно склонил голову и распахнул перед ней дверь.
— Что же, идёмте. Даже опасаясь вызвать ваш гнев, Софья Дмитриевна, рискну сознаться: ваша красота так ошеломила меня, что, стоя рядом с вами, я забыл обо всём на свете. И о супруге в том числе.
Он был уверен, что она ответит в шутливом тоне, однако ошибся. Софья Нарышкина покраснела до корней волос и изумлённо
