* * *
Анна вздрогнула и отвлеклась от грустных мыслей: оказалось, карета уже подъехала и остановилась перед внушительным фасадом дома на Английской набережной. Мимо них промчался какой-то всадник, державшийся в седле гордо и уверенно. Он осадил коня, спрыгнул с седла, ловко и будто невесомо, хотя был высоким и статным человеком — затем его заслонили другие прибывшие к графине Нессельроде гости, и Анна потеряла его их виду. Но отчего-то ей показалось, что очередной, до тоски унылый приём, будет совсем не таким, как предыдущие.
Анна поднималась по мраморной лестнице под руку с мужем, кивала, улыбалась знакомым и незнакомым… Дальше она шла через комнаты, по-прежнему глубоко погрузившись в свои размышления, машинально приседала в реверансах, говорила обязательные любезные слова, протягивала руку для поцелуя… Пока наконец не поняла, что перед ней стоит человек, высокий, широкоплечий, одетый хотя и богато, но вполне обыкновенно: тёмно-коричневый фрак с таким же коричневым бархатным воротником, длинный черный шарф с пестрыми узорами, жилет, вышитый шелком, с гранатовыми пуговицами, цепочка…
Она механически отмечала это всё, попутно удивляясь, что не может посмотреть ему в глаза: почему-то её собственным глазам было больно, хотелось зажмуриться, точно от солнца. Анна машинально подняла руку, чтобы заслонить лицо, и почувствовала, как крупная, сильная ладонь обхватила её кисть, и темноволосая голова склонилась над её рукой. Анна была значительно ниже ростом, чем стоящий перед ней незнакомец.
— Ах, простите, князь, — сияя улыбкой, говорил Владимир Левашёв. — Анюта, душенька, позволь представить тебе князя Полоцкого.
— Счастлив быть представленным вам, графиня, — ответил низкий, спокойный, уверенный голос.
Анна задрожала. Ноги у неё буквально подкосились — ведь сколько не мечтай, не представляй, не выдумывай себе — как только такая встреча происходит наяву, это случается совсем не тогда, когда ждёшь. И не так. Пусть она никогда не видела его лица, но забыть этот голос не смогла бы, даже если бы хотела!
— Вы… — залепетала она, по-прежнему не поднимая глаз, — вы… тот самый…
— О, нет, я, разумеется, не тот самый! — со смехом перебил её собеседник. — Я всего-навсего однофамилец того знаменитого рода, Полоцкий Вацлав Брониславович. Впрочем, обычно моё имя никто не запоминает.
Левашёв понимающе рассмеялся вместе с ним:
— Ужасно забавно получается! Наверное, моя супруга не первая, кто так сказал. Князь Полоцкий, это же такая романтика! Однако, князь, буду безмерно признателен, если вы немного развлечёте Анну Алексеевну: мне ещё надобно кое с кем поздороваться!
* * *
Зрело поразмыслив, Владимир начал свои хлопоты с того, что, через знакомых добился приглашения в салон блестящей и суровой графини Нессельроде, супруги управляющего иностранной коллегией. Попасть туда уже считалось редкостной удачей — а уж очаровать саму графиню, понравиться ей означало, что успех и будущее при дворе обеспечены.
Только вот умная, проницательная и холодная Мария Дмитриевна Нессельроде была не так проста, чтобы заинтересоваться им лишь за красивую внешность и бархатный голос — это Левашёв понял сразу. Когда они с Анной прибыли на Английскую набережную к графине Нессельроде и увидели в гостиной хозяйку, вокруг которой толпились гости, Владимир нутром почувствовал, что графиню тут побаиваются, что её слово для всех — закон. Когда его представили, он постарался держаться как можно скромнее, всем видом показывая, что ощущает себя в избранном обществе тяжело и стеснённо. Владимир подчёркнуто уступил место многочисленным поклонникам графини, тотчас стушевался и отошёл в сторону, приветствуя остальных гостей и беседуя со знакомыми. Потом он отделился от толпы и сделал вид, что глубоко задумался. Вскоре Мария Дмитриевна сама подозвала его к себе, и Левашёв понял, что не ошибся — она не любила, когда перед ней лебезили и нарочно пытались понравиться.
— Что такое, граф, неужели вам здесь скучно? — небрежно поинтересовалась графиня Нессельроде.
— О, нет, ваше сиятельство. Но в таких блестящих собраниях я чувствую себя чужим, — Владимир отвечал осторожно, пока не понимая хорошенько, что ей хотелось бы услышать.
— Это отчего же? Вы столь красивы, знатны, молоды, — в голосе графини послышалась насмешка.
— Ваше сиятельство, люди любят деньги и положение больше, чем красивую внешность. Однако знатность нашего роде при моём отце превратилась в пустой звук. Внешность досталась мне от маменьки — она была красавицей. Состояние же я получил благодаря недавно почившему в Бозе тестю и супруге, — Левашёв печально склонил голову. — Меж тем здесь собрались лучшие люди нашего общества, добившиеся столько многого… Кто я среди них? Я пока не заслужил права здесь находиться.
Говоря всё это, он смотрел себе под ноги, лишь в конце поднял глаза и посмотрел в лицо графини — откровенно и печально.
— Мне нравится ваша честность, — Мария Дмитриевна засмеялась, но тихо и почти интимно. — Вы, граф, выгодно отличаетесь от современной молодёжи, что в большинстве своём сплошь пустозвоны и бахвалы.
Она задала Владимиру ещё несколько вопросов, перескакивая с французского на русский и обратно. Левашёв, отвечая, действовал по наитию и чувствовал, что движется по тонкому льду.
— Однако граф, отчего ваша супруга всё щебечет там с кем-то в углу? — поинтересовалась хозяйка салона. — Пригласите её присоединиться к нам; она настоящая красавица, так что будьте бдительны.
Левашёв взглянул на графиню с настоящим испугом. Нет, только не это! Присутствие супруги в данный момент могло лишь всё испортить. Он не был уверен, что Анна станет ему подыгрывать — да и вряд ли она способна сделать всё как надо.
Графиня Нессельроде верно истолковала его колебания.
— Уж не полагаете ли вы, что вашей жене веселее без вас? Удивительно. Вы ведь смотритесь на редкость красивой и гармоничной парой.
Владимир с отчаянием покачал головой и ничего не ответил, лишь тихо вздохнул. Графиня некоторое время молча разглядывала его; холодный взгляд её пристальных тёмных глаз понемногу теплел.
— Право, граф, я вам искренне сочувствую: простите, что в первую встречу говорю на столь деликатную тему — но любить супругу нежно и безответно, встречая лишь холодность и равнодушие, это очень, очень тяжело. Но
