Притом Левашёв искренне не понимал, как же можно, будучи умным и родовитым человеком, довольствоваться столько скотской жизнью, которая более чем устраивала его отца и дядей! Когда дворянин, представитель старинной фамилии, да ещё с деньгами, он может сделать блестящую карьеру, завоевать огромную власть! Владимир не позволял себе витать в облаках, однако когда он представлял себе ныне открывшиеся перспективы, у него дух захватывало! Нет, разумеется, приобретённое состояние — это не всё, далеко не всё. Это — лишь ступенька к неизмеримо большему.

Во-первых, он наконец-то решился окончательно оставить унылую службу, будучи титулярным советником, суть которой заключалась в переписывании бумаг и передаче их для следующего переписывания. Правда Левашёву, как дворянину, было бы легко повыситься в чине в Управлении путей сообщения, однако мелочность и медлительность подобной карьеры всегда была ему противна. А вот, к примеру, дипломатическая карьера — это совсем другое дело! Левашёв осознавал, что не может похвастаться инженерными или математическими знаниями, зато языкам его в детстве обучали усердно — маменька самолично следила за этим. Правда, с её смертью непутёвый родитель махнул рукой на образование единственного сына, и в дальнейшем тому приходилось надеяться лишь на собственную память…

* * *

Анна стояла у мольберта, задумчиво перекладывая с места на место кисти, уголь — всё, что под руку попадётся. С недавнего времени её снова потянуло к живописи, но немного не так, как раньше. Ей уже не было важно, чтобы нарисованные животные и цветы оживали на глазах; в конце концов, если за потерю этого, в общем, не нужного ей дара она расплатилась тем, что перестала каждую весну превращаться в непонятное чудовище — так и пусть его. Зато она больше не жила в страхе.

Однако теперь она рисовала другое — то, что не хотела изображать никогда прежде. С детства ей были неинтересны фигуры и лица людей на полотнах. Лишь один раз она нарисовала девушку рядом с мужчиной, что пытался защитить её от разъярённой толпы — и на её глазах девушка превратилась в чёрного ворона. И Анна не видела лица этой девушки, она вообще не знала, какое у неё должно быть лицо. Не знала, и всё.

Она закрыла глаза, стараясь припомнить ту картину — но откуда-то всплыли новые образы, будто непрошеные воспоминания. Повинуясь им, Анна начала набрасывать новый сюжет: девочка в длинной светлой рубахе, босая, с длинными чёрными кудрями, стоит у края узкой лесной дороги. Рядом с нею — женщина и мужчина, судя по их одежде, они крестьяне. На лице мужчины виднеется откровенный страх, у женщины же — одновременно — жалость и отчаянная решимость. Она расчёсывает большим деревянным гребнем спутанные кудри девочки, пока та стоит, покорно склонив голову… Анна не знает, какое у неё лицо в этот миг. Женщина молода, хороша собой, статна и дородна, мужчина тоже молод, высок, с пушистыми усами и смуглой кожей. Девочка же, напротив, худенькая, почти прозрачная… Невозможно сказать, сколько ей лет. И ещё, Анна была уверена: она точно не дочь этой паре, они боятся её. Боятся — но и жалеют. А вокруг уже вечереет, на дороге — длинные тени от деревьев, места глухие, нехоженые. И если это не их девочка, неужели они так и уйдут, бросив ребёнка в лесу?

Анна торопливо рисовала, не замечая, что бормочет про себя; очнулась, только когда рядом возникла Люба и несколько раз позвала её.

— Барышня! Да барышня же! — повторяла горничная. — Время, пора… Одеваться надобно; вы с хозяином сегодня вроде какой-то важной особе представляться собирались! Граф мне сказал, поторопи, мол, Анну Алексеевну!

Анна с нескрываемой досадой отложила уголь и отошла от мольберта: она так увлеклась своей работой, что, казалось, сама присутствовала там, в лесу, рядом с этими людьми. Любаша тоже посмотрела на полотно и вздрогнула.

— Что это вы страсти какие рисуете, барышня!

— Отчего же? — рассеянно спросила Анна.

— Да ведь кто у путников гребень-то обычно просит? Нечисть проклятая! И хорошо, когда он с собою имеется, а если нет? Убьёт она путника, так-то!

— Кто она? — удивилась Анна. — Эта девочка? Да ведь она ребёнок совсем!

Люба ещё раз всмотрелась, пожала плечами.

— Ну, я их сама, слава те, Господи, не видала. А вот, пока в деревне жили, тётка про них рассказывала. Они их, мавок-то этих, ух, боялись — и россказней про них много знали! А как меня мать в город забрала, так я и позабыла почти всё… Помню вот про гребень, да что путников убивают, коли те разгневают чем.

— А как же… — начала было Анна, но Любаша решительно прервала её:

— Нет, барышня, вы меня извиняйте, а только нету у нас больше времени! Надобно вам собираться скорее, не то граф мне голову снимет!

Люба устремилась в гардеробную; Анна же машинально взглянула в зеркало — её блестящие чёрные волосы были распущены и выглядели сейчас совсем как у той девочки на холсте.

* * *

Анна машинально подчинялась умелым рукам Любы. Она собиралась на приём по обязанности, как всегда, лишь потому что не было никакой возможности этого избежать. Светская жизнь ничуть не прельщала её; до замужества она выезжала, не желая огорчать папеньку и твёрдо зная, что для девицы её класса это единственная возможность явить себя если не миру, то возможным женихам. Притом же Анна, в отличие от Елены, вовсе не была болезненно застенчива — но ей было ужасно скучно. Скучны комплименты и танцы, лёгкий флирт и весёлые остроты, девичье щебетанье о кавалерах и нарядах. Правда, Анна всегда старалась быть любезной с теми, кто оказывал ей внимание или пытался подружиться: ей не хотелось никого обижать. Но самым большим удовольствием для неё оказывалось возвращение с бала домой, к своим картинам и наброскам.

Так было до замужества. Теперь же она возненавидела приёмы, обеды и вечера лютой ненавистью: там приходилось притворяться счастливою любящей супругой и матерью. И похоже, обречённая на это вечное притворство, она так и будет всегда деланно улыбаться, оборачиваться на ласковые оклики мужа и посылать ему фальшивые воздушные поцелуи… Вот если бы она могла оставаться дома, как Элен!

Сестра же, напротив, страстно желала сопровождать Владимира на светские торжества; с тем, что они с Анной не могли поменяться местами, Елена сперва пыталась смириться. Но чем дальше, тем больше Анна чувствовала, что Элен, похоже, сильно невзлюбила её. Это читалось во взглядах, которыми она встречала вернувшихся с бала Владимира и Анну, в весьма резких и уничижительных словах — когда Анна имела неосторожность пожаловаться на усталость от светских обязанностей.

И Анну всё это очень огорчало. Но, в самом деле,