— О, спешки нет; напротив. Я желал бы только быть уверенным, что мы выедем не позднее августа, чтобы успеть в Петербург на празднование коронации их императорских величеств. Я не хотел бы пропускать такое торжество.
Елена молча кивнула, постаравшись ничем не выдать своих чувств. Она знала, как важны для Владимира все эти светские события — но появляться на них он всегда будет в обществе Анны…
— Что случилось, Элен? — Владимир, оказалось, заметил, что настроение у неё изменилось. — Тебя что-то тревожит?
— Нет-нет! — она поспешно заулыбалась.
Больше всего на свете она опасалась докучать ему жалобами и непомерными требованиями. Если Анна открыто чурается общества Владимира, дерзит и перечит ему во всём, то дело Елены — быть ласковой, понимающей. Пусть сестра гораздо красивее! Однако она, Елена, должна стать для Володеньки истинным утешением и поддержкой, тогда у неё есть шанс навсегда остаться рядом с ним, быть ему настоящей супругой.
Владимир побыл с Еленой ещё немного и поднялся — под тем предлогом, что ей необходимо отдыхать. Он нежно поцеловал её руку, таинственно сообщил, что уже придумал, какой подарок преподнесёт ей в честь рождения детей, и покинул комнату. Елена проводила долгим взглядом его статную фигуру. Как же Володенька мил, как добр! Она уже не хотела вспоминать, как накануне он исчез из дома на всю ночь, когда она так нуждалась в его поддержке. Главное — теперь вновь всё было хорошо.
* * *
Граф Левашёв вышел от Елены с огромным облегчением. Уф, кажется, обошлось! Сама Элен жива, а улестить и успокоить её, как всегда, не составило особого труда. Значит, так — теперь им надо дождаться дня, когда детей окрестят. Нужно будет раздобыть православного священника. Детям дадут имена, а он получит метрическое свидетельство, где родителями близнецов буду являться граф и графиня Левашёвы. Вроде бы Елена не намерена поднимать крик по поводу того, что по бумагам она не будет матерью своим детям.
Да, насчёт имён. Традиционно все будут ожидать, что первенцы-близнецы будут называться по родителям: Анной и Владимиром. Но эта мысль Левашёву отчего-то пришлась не по вкусу. У них с супругой настолько мало общего… Кстати, надо бы убедиться, что со стороны Анны не будет никаких неприятностей.
Левашёв велел Любе справиться у супруги: может ли та его принять? Сейчас придётся держать себя мягко и предупредительно, стараться угождать своенравной Анет — а вот потом, когда дело будет кончено, она уже полностью окажется в его власти…
* * *
Владимир появился, когда Анна сидела у окна и всматривалась в очертания гор в зеленоватой дымке. Отсюда они казались совсем невысокими — а как ей страшно было там, на вершине, ночью! Если бы не таинственный незнакомец… Анна вспоминала его голос, нечеловеческую силу и ловкость, глаза, что жутко и холодно мерцали в темноте. Они говорили по-русски, его речь звучала совсем чисто, без акцента — значит, если он и не её соотечественник, то, по крайней мере, долго жил в России, и, вне всякого сомнения, принадлежал к высшему обществу. Бывал ли он в Петербурге? Вдруг они даже где-то виделись? Какая досада, что она так ничего о нём и не узнала!
Анна разглядывала горы, пытаясь силой взора проникнуть туда, на заросшие узкие тропинки. Кажется, её незнакомец говорил, что тоже гуляет там. А если пойти туда вечером снова и нарочно «заблудиться»? Анна даже засмеялась при этой мысли. Ну и глупости она себе представляет — точно юная влюблённая барышня на первом балу!
Тут вошла Люба и, к её великой досаде, сообщила, что господин граф желает видеть супругу. Анна разом почувствовала, что её сбросили с небес на землю. Как же, размечталась тут о таинственном защитнике, посланном небом или покойным папенькой!
Анна сидела, уставившись в окно, пока Левашёв не окликнул её.
— Что вам от меня нужно? — не оборачиваясь, процедила она.
— Анна Алексеевна, если вы не желаете сейчас со мной говорить — я могу зайти и позже, когда вам будет угодно. Простите за беспокойство.
Непривычное смирение в голосе супруга заставило её насторожиться — это было явно неспроста. Анна повернулась.
— Я могу выслушать и сейчас, если сразу после вы оставите меня в покое.
— Анна Алексеевна, отчего вы разговариваете со мною, как с лютым врагом? — тихо проговорил Левашёв. — Да, я виноват перед вами, но так случилось и сделанного уже не воротишь. А теперь нам с вами стоит…
— Сударь, — холодно перебила Анна, — я готова совершать над собою насилие и играть в обществе ту роль, которую мне навязали. Не забудьте, я это делаю только ради моей сестры и нашего доброго имени. Но когда нас никто не видит — ради Бога, избавьте меня от этой мнимой задушевности! Никакой дружбы между нами нет и быть не может!
Тёмно-карие глаза Левашёва, обрамлённые длинными ресницами, угрожающе сверкнули, ноздри гневно дрогнули — Анне даже показалось, что граф еле сдерживается, чтобы не ударить её — но это длилось одно лишь мгновение. Владимир спокойно пожал плечами, всем своим видом показывая: «Ну что же, я пытался».
— Отлично, тогда я буду краток. Видели ли вы уже своих… э-э-э, племянников?
— Да, видела, — сухо отозвалась Анна.
— Поскольку, согласно метрике, вы являетесь их матерью, я хотел поставить вас в известность о выборе имён детям. Я желал бы наречь их именами ныне царствующей августейшей четы: Александром и Елизаветой. Если у вас нет возражений.
— Это только ваше дело, как вы назовёте своих детей, — безучастно ответила Анна. — Уместнее было бы посоветоваться с их матерью, а не со мною.
— Сударыня, в глазах окружающих, всех наших родных, знакомых и друзей их матерью являетесь вы. Вы уже согласились на эту роль; попрошу из неё не выходить. Это может дорого обойтись не только мне… Нам всем.
Едва закончив свою речь, Левашёв резко поднялся и вышел. Вот, значит, как он заговорил! Показалось ли ей, или в его последних словах на самом деле прозвучала угроза?
* * *
Чем скорее приближалась осень, тем более оживлённым становился Петербург. Спавшие летом, истомлённые духотой улицы омыли дожди — воздух сделался посвежее, пыль улеглась. Заколоченные ставни открывались: петербургские дачники возвращалась в свои квартиры и особняки. Притихший Невский и прилегающие к нему улицы всё больше заполняли экипажи, всадники, бесчисленные прохожие.
В утренней разношерстной толпе мастеровых, кухарок, рассыльных и прочего простого люда быстро двигалась дама средних лет, в чёрной кружевной наколке и строгом чёрном платье. Обычно «чистая» публика появлялась на улицах города несколько позже, поэтому женщина в чёрном смотрелась среди рабочих и ремесленников довольно-таки неуместно. Несколько раз к ней