— Ну, как себя вести — это твоё дело, — заявила мачеха. — А что касается Элен — это она настоящая супруга графу, а не ты! Запомни, Анна, мои слова!
Анна лежала с закрытыми глазами, чувствуя, как слёзы катятся по лицу. Ещё никто и никогда не осмеливался говорить с ней подобным образом, предлагать «утешаться» в объятиях каких-то кавалеров, чтобы не мешать семейной жизни сестры! Но разве не она сама виновата, что вышла замуж за человека, который был её даже неприятен? Да, она выполняла клятву папеньке — но, если только они с папенькой знали бы, чем всё это кончится!
Она закуталась в одеяло. Конечно, надо пойти, навестить Элен и её новорождённых. Левашёв до сих пор не возвращался, и сестре, верно, обидно, что никто, кроме Катерины Фёдоровны даже не удосужился появиться у неё. Однако Анне и думать об этом сейчас не хотелось. Позже она извиниться перед Элен, расскажет, что едва не погибла ночью в горах и…
Её мысли естественным образом повернулись к незнакомцу — таинственному спасителю. Она так и не видела его лица! Только голос — глубокий, низкий, мужественный… Тогда, ночью, в полусне ей показалось, что это ангел, посланный папенькой, чтобы спасти её. Но вот теперь ей страстно хотелось думать, что её незнакомец — всё же человек.
* * *
Владимир Левашёв появился дома поздним утром — когда кухарки, служившие в богатых домах, уже возвращались из лавок, а улицы были чисто выметены. Он провёл большую часть ночи в игорном заведении, немало выпил, а утром, к своему удивлению, обнаружил себя в незнакомой постели. Дама, что проснулась рядом с ним, говорила по-немецки и по-французски, имени же её граф Левашёв, хоть убей, не смог припомнить. Смутно всплывали вчерашние события, Елена, которая должна была родить… Вспомнив это, Владимир испуганно вскочил и принялся одеваться, не слушая увещеваний дамы. Даже не извинившись, он пулей вылетел из небольшого домика с черепичной крышей и аккуратным палисадником и кликнул извозчика.
Господи, а если Елена всё-таки умерла родами? Ведь прошлым вечером ей было так худо! Левашёв весьма слабо разбирался во всех этих женских делах и полагал, что рождение ребёнка, вещь, конечно, хлопотная, но вполне обыденная. Когда же вчера он увидел страдающую Елену своими глазами…
Нет, это просто ужасно, и ни за что он не смог бы оставаться там дольше! А Катерина Фёдоровна, похоже, вознамерилась заставить его присутствовать при появлении наследника! Нет и нет, он на это не способен!
Владимир нервничал, конечно, не потому, что искренне любил Елену и жалел её. Но зрелище, представившееся его взору, оказалось на редкость неприглядным: к такому он не привык и привыкать не желал. А вот если Элен, не приведи Господь, умерла бы — его надежды прибрать к рукам её часть наследства пошли бы прахом! По закону, Елене он всего лишь свояк, и в случае отсутствия завещания её деньги унаследовала бы мать.
Задыхаясь от волнения, Владимир взбежал на крыльцо и постучал. Ему открыла раскрасневшаяся Люба.
— Ах, барин, барин! Где же вы пропадали?
— Что Елена Алексеевна?! Жива? — перед Любашей не было смысла притворяться, так как горничная прекрасно знала, что происходит в их семье.
— Жива! Двойня у неё — мальчик и девочка!
— Как двойня? — глупо повторил Владимир, пытаясь уяснить себе услышанное. — Да точно ли двойня?!
Люба засмеялась и притворила за ним дверь.
Глава 8
Он бежал через леса, поля и горы несколько дней и ночей, почти не останавливаясь, и благодарил свою природу, что придала ему такую выносливость. А вдруг Злата всё-таки не пошла к ним, сумела спрятаться и ждёт теперь его? Он знал её решительность и не верил в это, и в то же время продолжал цепляться за безумную надежду. Или же Она отпустила Злату, ничего от неё не потребовав? Здесь надежды было ещё меньше.
Когда Всеслав, истощённый долгой дорогой, шатающийся, с безумными глазами, появился у ворот собственного поместья, его управляющий как раз собирался ехать со двора по какому-то делу. Это был молодой парень, из простых, но крепких зажиточных крестьян. Всеслав ценил его за ум, практическую сметку и честность. Управляющий вышел из калитки, держа в поводу коня — но увидел хозяина и ахнул.
— Князь… Что это с вами? Вы же говорили, что скоро вас не ждать…
— После объясню, Данила. Ты мне скажи: барыня, Злата Григорьевна, у нас теперь?
Данила покачал головой; сердце Всеслава упало. Не стоило зря надеяться.
— Злата Григорьевна раз только приходила, письмецо для вас передала — я и отослал…
— А может, она говорила что-нибудь? Когда вернётся, не сказала ли?
Данила жалостливо вздохнул — он ничуть не заблуждался относительно чувства хозяина к Злате Григорьевне. Его мужественное, доброе, широкое лицо с округлыми серыми глазами и юношески-пухлыми губами выразило искреннее желание помочь.
— Я справлялся, Всеслав Братиславович, честное слово! А они со мной лишь попрощались, милостиво, по-хорошему. Сказали, ничего не надо, ни коляску закладывать, ни лошадь седлать. Пешком уйти изволили, раным-рано.
— Когда? — одними губами прошептал Всеслав.
— Да уж дней семь тому, — развёл руками Данила. — Это вот когда мы как раз горох да фасоль начали высеивать…
Всеслав прервал его — сейчас было совершенно не до хозяйственных забот:
— Мне лошадь нужна, немедленно.
— Берите, барин, коли надо! — Данила с поклоном протянул поводья. — Другую оседлаю, не к спеху. А может, с вами куда проехаться, помогу чем?
Всеслав уже вскочил на лошадь.
— Спасибо, Данила, не нужно. Если… Если Злата Григорьевна вдруг появится, скажи, чтобы, ради Бога, не уходила, дожидалась меня!
— Знамо дело, скажу, — пробормотал управляющий. — Разве же я не понимаю?
* * *
Он остановил взмыленную лошадь у мостика через речку Лустовку, перебежал через него и кинулся в лес, к их домику, их тайному убежищу. Злата неохотно оставалась в его поместье, хотя никаких препятствий не было к тому, чтобы она поселилась там навсегда. Всеслав подозревал: Злата боится возвращения собственного проклятья, и того, что она может натворить, если снова потеряет над собою власть. И, хотя такого не происходило с ней давным-давно — она не была уверена в себе.
Вот и домик, что он собственноручно возвёл для неё в глухом местечке, неподалёку от неширокой реки. Дверь была приотворена; Всеслав прислушался — тишина! Он вошёл; при виде знакомой аскетичной обстановки, столь дорогой Злате, сердце у него сжалось. Дубовый стол с длинной скамьёй, простая русская печь, полати, в красном углы — иконы. Видно, до последнего верила она, что раз крещёная — за ней больше не придут…
Всеслав на миг застыл при мысли: как Она могла узнать о том, что у Златы
