Ни души! Анна стояла, стиснув руки в насквозь мокрых перчатках и вглядывалась в тусклые огоньки внизу. Она слишком плохо знала окружающую местность, чтобы определить отсюда, точно ли это Баден или же какой другой городишко? Но так или иначе надо было скорее спускаться и выбираться к людям — не может же она ночевать здесь, в горах! Она пойдёт быстро, как можно быстрее, через четверть часа будет уже внизу — а там наймёт экипаж и доберётся, наконец, домой.
Спускаться по раскисшей от дождя тропинке оказалось очень трудно — труднее, чем подниматься — да ещё и небезопасно. Анне стоило уже очень больших усилий сдерживать панику; она понимала, что бежать нельзя: она может поскользнуться и переломать ноги, а рассчитывать на чью-то помощь тут не приходилось. Однако гораздо сильнее её пугала сгущающаяся темнота. Вот ещё немного — и она совсем перестанет различать, куда ступает.
Она устала, запыхалась, но запрещала себе останавливаться. За спиной осталась, вероятно, ещё половина пути, когда Анна перестала видеть огоньки внизу. Как она не напрягала зрение — тщетно! Вокруг была темнота. Пока Анна шла, она слышала лишь своё громкое, частое дыхание, но стоило замешкаться на минуту, как её окружили звуки ночного леса: шелест, потрескивание веток, шорох чьих-то шагов… Шагов?! Она до боли в глазах начала вглядываться во тьму…
Ничего! Анна из последних сил заставила себя успокоиться и идти дальше. В конце концов, она не в тропиках, не в джунглях — ну какая опасность может грозить здесь, в Нижней Австрии, в такой близости от людского жилья? Здесь, верно, и звери-то дикие не водятся!.. Она смотрела прямо перед собой и чувствовала, как волосы шевелятся на затылке: прямо из чащи на неё уставились чьи-то глаза, горящие, точно два угля… Только угли были бы красными, а тут — сверкающий голубой цвет, напомнивший чистый снег морозною зимою…
И только когда эти два голубых огонька начали медленно приближаться, Анна очнулась. С воплем ужаса она кинулась бежать, не разбирая дороги; её казалось, она слышит тяжёлые шаги за спиной. Она обернулась на бегу, никого не увидела — но при этом с размаху врезалась в какое-то неудачно подвернувшееся дерево, да так, что искры из глаз посыпались. Шляпка слетела с головы, подбирать её нечего было и думать. Прижимая руку ко лбу, Анна засеменила дальше, стараясь не оскальзываться на тропинке — та становилась всё круче… Она уже ничего не различала вокруг, только почувствовала, что больше не может удержаться на ногах, летит и падает в холодную склизкую грязь…
* * *
Анна пришла в себя от холода — её трясло мелкой дрожью. Платье, ботинки, перчатки были насквозь мокрыми, шляпы на голове не было. Вероятно, вся она была перемазана в грязи. Шишка на лбу болела, а когда Анна попыталась встать, она вскрикнула и пошатнулась — похоже было, что вывихнула ногу во время падения.
Она нащупала под собой что-то твёрдое. Скамья? Да, точно, она сидела на какой-то скамье, а вокруг угадывались очертания чего-то, напоминающего беседку в парке. Но как она сюда попала? Перегнувшись через деревянную балюстраду, Анна различила тусклый свет фонарей и контуры домов — они были даже вроде не так и далеко — вот только идти она всё равно бы не смогла. Анна повернула голову и увидела в темноте, совсем рядом с собой, те самые глаза, что смотрели на неё там наверху, из кустарника. Они так же горели, как голубой лёд или снег.
— Мамочка! — тонким, срывающимся голосом сказала Анна. — Ой, мамочка… Ой, Господи.
Это несомненно были чьи-то глаза, но кому они принадлежали, она не смогла бы ответить ни за что. Они были в сажени от неё, бежать Анна всё равно не могла, поэтому просто сидела неподвижно, стуча зубами. Может быть, ей всё это снится? Сейчас она откроет глаза и увидит, что лежит на своей мягкой, удобной кровати, за окном будет просыпаться чистенький весенний Баден, а Люба подаст ей в постель кофей со сливками.
Анна зажмурилась изо всех сил, прижала руки к лицу и содрогнулась: совсем рядом с собой ей послышалось чьё-то шумное дыхание, будто к ней приблизился какой-то крупный зверь. Сама она даже перестала дышать от страха, только продолжала твердить сама себе: «Сейчас всё это закончится. Я проснусь, и всё закончится».
И только когда воздуху в лёгких стало уже не хватать, а сердце бешено заколотилось от недостатка кислорода, она наконец опустила руки, открыла глаза. В шаге от неё стоял кто-то. В темноте ничего толком разглядеть ей не удалось — но угадывающийся силуэт, несомненно, был человеческим, а не звериным.
— К-к-кто здесь? — дрожащим голосом пролепетала Анна.
Человек, стоявший вполоборота к ней, повернулся и, не отвечая, слегка поклонился. Анна слабо взвизгнула и попыталась отползти по скамье подальше: глаза его светились во тьме, словно два холодных голубых огонька. Господи, что же это?
Незнакомец, однако, стоял неподвижно и не делал попыток приблизиться. Анна тоже сидела без движения, вцепившись в собственные колени, и дрожала так, что скамейка под ней ходила ходуном.
— Я подумал, сударыня, что вам, верно, требуется помощь, — раздался спокойный, невозмутимый голос.
В сочетании с событиями этой ночи и светящимися глазами незнакомца, эта вежливо-безличная фраза прозвучала прямо-таки фантастически.
— Ч-что… Ч-т-то в-вы здесь дел-лаете? — выдавила Анна, стуча зубами. — З-за-ч-чем вы м-меня пуг-гаете?..
— Вам показалось, — спокойно ответил незнакомец. — У меня не было намерения никого пугать. А делаю я здесь то же, что и вы: гуляю.
Не переставая трястись, Анна попыталась поднять голову и взглянуть на него — но ничего не рассмотрела. Мрак окутывал незнакомца, точно плащом.
— Так как же, сударыня, вам помочь? Вы ужасно промокли, замёрзли и измарались в грязи, к тому же у вас вывихнута нога.
— О… О… Отк-куда в-вы знаете? — прошептала Анна. — Ведь здесь же совсем темно?
— У меня острое зрение, — последовал ответ.
Кажется, он и вправду был не каким-то разбойником, не чудовищем и не лесным зверем. Анна снова попыталась разглядеть собеседника — и тут только сообразила, что, оказывается, общается с ним по-русски и он отвечает на том же языке, причём без малейшего акцента.
— Как вас зовут? — спросила она.
— Сейчас не лучшее время для церемоний представления. Вы не боитесь, что родные обнаружили ваше отсутствие и страшно тревожатся?
— За меня некому тревожиться, — пробормотала Анна. Она сейчас ощущала не столько холод и боль в ноге, сколько усталость. Ей захотелось расстелить свою пелерину, пусть даже она вся мокрая, на скамье. А потом улечься, вытянуться во весь рост и заснуть.
— Неужели? — удивился незнакомец. — Разве вы
