После этих слов по нашей колонне снова поползли смешки, которые, впрочем, тут же пресек отец Мелентий, отвесив болтуну затрещину.

– Грех-то какой! – скорбно поджал губы Хованский, искоса наблюдая за моей реакцией.

– Отче! – подал голос я: – Сделай милость, иди рядом со мной, пока всю мою свиту не прибил. – Как повелишь, государь, – не стал спорить священник и перебрался поближе.

Так мы прошли всю Москву, затем миновали посад, и через некоторое время оказались в чистом поле, где нас окружили хорошо вооруженные всадники. Не ожидавшие такого поворота рынды сначала немного растерялись, а затем быстро окружили меня кольцом и, перехватив поудобнее посохи, стали ожидать развития событий. Причем, у многих из них, помимо палок, оказались при себе припрятанные до поры пистолеты, кистени и прочее оружие. Сразу видно, что к паломничеству юноши готовились всерьез.

– Не утомился, государь? – поинтересовался Михальский, выехав вперед.

– Не дождешься, – усмехнулся я. – Кони где?

– Здесь всё, – отозвался державшийся поначалу за его спиной Панин и махнул рукой коноводам.

Через пару минут нам подвели по паре уже снаряженных лошадей, к седлам которых было приторочено оружие и припасы. Что интересно, даже отец Мелентий не остался безлошадным. Видимо, его решение присоединиться к нам было не таким уж и спонтанным.

– Гляди-ка, всё подготовлено, – покачал головой изумленный Хованский. – И кони, и сброя…

– А ты думал у царя токмо на тебя единого вся надёжа? – буркнул в бороду иеромонах.

– Ну, что вы телитесь? – нетерпеливо поинтересовался я у Корнилия.

– Да уж все готово, – отозвался тут же литвин.

– Ну, тогда с Богом!

Две следующие недели мы спешили так, будто за нами гнались волки или что похуже. Ночевали, где придется, пищу готовили на кострах, а утром снова в путь. Единственной большой остановкой была Тверь, точнее Отроческий Успенский монастырь. Когда-то в эту обитель ссылали опальных деятелей Православной церкви. Как раз в этих стенах провел двадцать лет в заточении преподобный Максим Грек, и именно здесь Малюта Скуратов задушил митрополита Филипа Колычева.

Разумеется, узнав о моем паломничестве, в монастырь тут же прилетел здешний архиепископ Пафнутий и очень печаловался, что «великий государь не изволил» остановиться в его палатах, а ночевал вместе со своими людьми в обители. Последнее обстоятельство, впрочем, не помешало ему лично провести торжественную литургию и произнести проникновенную проповедь, из которой я ничего не понял, ибо едва стоял на ногах от усталости.

На другой день, службы продолжились с не меньшим рвением, но я все же сумел отдохнуть, поесть, вдоволь попариться в монастырских банях и вообще чувствовал себя гораздо лучше. Архиепископа, кстати, мы едва застали. Он как раз собирался в Москву участвовать в каком-то церковном суде. Последнее обстоятельство меня заинтересовало, и я без обиняков спросил у Пафнутия, кто там так провинился?

– Митрополита Иону судить будут, – постным голосом отвечал архиепископ.

– Давно пора, – кивнул я.

– Истинно так, государь, – обрадовано закивал пастырь, видимо не знавший моей позиции по данному вопросу и потому осторожничавший.

Иона был местоблюстителем патриаршего престола после того как скончался новгородский митрополит Исидор и до возвращения Филарета. И если с последним у меня сложились хорошие отношения ещё до того, как я присоединился к ополчению, то вот с первым общего языка не находилось никак. Со всех сторон на него непрерывным потоком шли жалобы и доносы, на жестокое обращение и своеволие. Он запросто мог по одному доносу и безо всякого разбирательства лишить кафедры епископа или заточить в узилище архимандрита. По-хорошему, его давно следовало унять, но времени и желания ввязываться в свару с иерархами церкви у меня не было, а после возвращения патриарха из плена, я и вовсе решил, что он и без меня прекрасно справится. Видимо процесс пошел, но был в этом один неприятный момент.

– Скажи мне, Владыка, а я об сем отчего не ведаю? – ласково поинтересовался я у Пафнутия.

– А разве патриарх Твоему Царскому Величеству не сказал ничего? – прикинулся простачком архиепископ.

– Позабыл должно, – кротко и благостно вздохнул я, после чего пристально посмотрел в глаза иерарху. – Уж ты напомни ему, кто царь на Руси!

– Всё исполню Государь! – нервно сглотнул тот, почуяв угрозу.

– Вот и славно!

На некоторое время между нами повисло тяжкое молчание. Наконец, архиепископ решил, что гроза миновала и вкрадчиво поинтересовался:

– Дальше-то куда направишься, государь, может велеть братии проводить али ещё чего?

– Куда Господь сподобит, – отвечал я ему, подняв глаза к небу. – Молись за меня, Владыка!

На следующее утро мы покинули обитель и со всем возможным поспешанием направились к Вышнему Волочку, где я с рындами, а также Михальский, Панин, Мелентий и ещё два десятка бойцов из хоругви моего телохранителя пересели на нанятые тут же речные ладьи и пустились вниз по течению Мсты. Прочие же ратники еще некоторое время сопровождали нас вдоль берега, но потом резко развернулись и как будто растворились в лесу.

– Ловко! – восхищенно цокнул языком кормщик и одновременно владелец нашего суденышка, кривоногий коренастый мужичок с хитринкой в глубине глаз. – Вроде были, а уж и нету!

– Ты правь, чадо, не отвлекайся, – почти ласково посоветовал ему иеромонах, устраиваясь поудобнее.

– Я и то, правлю, – охотно согласился кормщик. – А вы в Новгород по службе, али ещё по какому делу?

– Тебя как звать, раб божий? – вопросом на вопрос ответил мой духовник.

– Антипом, батюшка.

– А с какой целью, ты – Антип, к нашим делам приглядываешься?

– Да так, любопытствую…

– Это бывает, – покивал священник. – Помню, давеча один такой уже любопытствовал.

– И чего приключилось? – насторожился мужичок.

– Дыба с ним приключилась, – скорбно вздохнул Мелентий, и тюрьма монастырская.

– Да я чего, я ничего, – залепетал изрядно перетрухнувший Антип. – Так просто спросил…

– А я тебе просто отвечаю, человече. Паломники мы, Святой Софии поклониться хотим. Внял ли чадо?

– Ага, – сглотнул кормщик.

– Будет вам пугать человека, – ухмыльнулся я, и поспешил успокоить судовладельца: – Царевы ратники мы, следуем по нужному Его Величеству делу. А ты нас не бойся, ибо мы люди смирные и богобоязненные. Без приказу и мухи не обидим, не то что доброго человека. Уразумел?

– Понял, милостивец, как тут не понять! А ты, по всему видать, начальный человек над ними? – Да где уж мне, – сокрушенно вздохнул я. – Корнила вот – цельный ротмистр, Федор Семеныч – тот, что на кичке[89] – аж стольник, а я так – погулять вышел.

Сидевшие на веслах рынды, услышав мои слова, дружно заржали. Ещё под Москвой всем было настрого велено никак меня среди прочих участников нашего похода не отличать, а именовать, коли будет такая надобность, просто – господин урядник, или же по имени-отчеству.

Что интересно, какого бы высокого рода не были в нынешние времена служилые люди, все знают с какой стороны надо браться не только за оружие, но и