И я несла их так осторожно, к тому же месту на вершине горы, и передавала их в ожидающие руки матери-богини, у которой было множество имён, и в моём сне я плакала по ним слезами, которых я была лишена в жизни.

Я не убивала их, не душила, не крала дыхание. Жестокость природы и недостижимый Бог сделали это. Я была там только для того, чтобы утешать их, петь им песни, приводить их домой к матери-богине, пока они не будут готовы возродиться снова, чтобы в следующий раз прожить полную жизнь.

Облегчение охватило меня, даже в глубоком сне. Я была невиновна в самом страшном из преступлений, в котором меня обвиняли. В этом был проблеск правды.

Я не была искусительницей, соблазнительницей, волшебницей сексуальности и наслаждения. Эта правда тоже была искажена. Я была сущностью желания, которое никогда не могло быть исполнено. Я всегда искала, искала то, что должно было стать моим. То, что будет моим до конца вечности, хотя я понятия не имела, что это такое. Время было бессмысленным. Час шёл за часом, столетие за столетием, и я бродила, ища то, что ускользало от меня. Крылатое существо, которое соединится со мной душой и телом.

Потому что у меня была душа. Что бы ни говорили мои враги, моя душа была сильна и добра, даже когда я совершала вековое покаяние, хотя мои преступления всё ещё терялись в тумане памяти. Я была сильнее проклятий, которые давили на меня. Я останусь сильной перед лицом моих врагов.

Я сдвинулась, пошевелилась во сне и снова почувствовала на себе чьи-то руки. На этот раз они не были настоящими, хотя это были те же самые руки, холодные, твёрдые и безличные, когда они касались моего тела. Затем они замедлились, когда его пальцы ответили на сильный жар моей кожи и скользнули вниз по изгибу моего бока, почти отрешенно, обхватили мою талию, ладони прижались ко мне, обхватив мои бёдра.

И его губы последовали за руками, он лицом прижался к моему животу, поклоняясь мне, и я выгнула спину, принимая его, мои руки обвились вокруг его шеи, мои пальцы зарылись в его длинные чёрные волосы. Я притянула его к себе и поцеловала от всего сердца, а он раздвинул мои ноги, и я была влажной, горячей и готовой, желая его, нуждаясь в нём.

А потом он перевернул меня так, что я оказалась на нём, оседлав его, и я взяла его, опускаясь на твёрдую плотную плоть его наслаждения, издавая тихие звуки скрываемого удовольствия, когда он наполнил меня. Я искала это целую вечность. Это было то, что сделало меня целой. Этот человек. И кульминация потрясла меня, вывела из самых глубоких слоёв сна, и я поняла, что была одна и всегда была одна.

Я попыталась пошевелиться на гладких, мягких простынях, но оказалась в ловушке под тяжестью сна. Я не могла дотянуться до него — его там не было. Всё, что я могла сделать, это лежать и чувствовать, как слёзы жгут и испаряются в моих сухих глазах.

— Лилит, — прошептал он мне на ухо, но я проигнорировала его, хотя мне хотелось повернуться и притянуть его к себе. — Лилит.

И, услышав своё нашептанное имя, я ещё глубже погрузился в сон без сновидений.

КОГДА Я ПРОСНУЛАСЬ, сквозь тусклые занавески пробивался слабый свет, и я слышала шум машин снаружи. Их было слишком мало, чтобы назвать это движением, но приглушённые звуки безошибочно принадлежали двигателям. Я всё ещё была в Тёмном Городе. Я всё ещё была Рейчел.

Это были лишь мои безумные мечты. Он поцеловал меня. Я всё ещё чувствовала жар и давление его рта, ощущала его вкус. Мне казалось, что я каким-то образом приняла часть его внутрь себя, и не было никакого способа избавиться от него.

Эта ночь, его слова, были неразберихой в моей голове. Испытание, сказал он? В его резкий поцелуй было не больше смысла, чем в его словах — он ненавидел меня, он хотел моей смерти. Почему, во имя всего святого, он поцеловал меня?

А потом я вспомнила ощущение его твёрдой эрекции, крепко прижавшейся к моему животу. Я понимала, что должен быть какой-то другой смысл. Возможно, он просто нуждался в сексе и реагировал на единственную женщину в доме. Возможно, он сумел убедить себя, что я была своего рода сексуальной богиней, хотя это потребовало бы немалого напряжения его воображения. Я помнила его длинные пальцы на моей груди. Сексуальная богиня не носила бы 34B.

Я видела её во сне. Мне снилась богиня демонов, которая внушала людям страх и ненависть среди мужчин. Я узнала её в своих снах, потерянную женщину силы и гнева, мать и любовницу, богиню и... а была ли она шлюхой? Или это просто часть той лжи, которую рассказывают мужчины?

Ложь, в которую верил Азазель. Но опять же, он был мужчиной, не так ли? Несмотря на всё это, он сказал, что не является человеком. У него был член, и тот твердел. Он был мужчиной, со всеми человеческими слабостями и ложью.

Теперь сон растаял, как туман в ярком солнечном свете, сгорел, и я не могла его возвратить. Судя по всему, был конец второй половины дня, и комната была полна сумрака. Я села и включила прикроватную лампу, но тени и мрак остались, несмотря на яркий свет. Я опустила взгляд на своё тело, просто чтобы убедиться, что я всё ещё была в живом цвете и замерла. На мне была совершенно белая викторианская ночная рубашка, сплошь в кружевах и оборках, застегнутую на все пуговицы до самого горла. Эти руки не были сном, и я поспешно отодвинулась к изголовью и обхватила себя руками в защитном жесте, как будто запоздало могла удержать его руки подальше от себя.

Азазель заходил в эту комнату, снял с меня одежду, одел меня в эту нелепую вещицу и уложил в постель. Я ни на секунду не допускала мысли, что кто-то ещё пришёл сюда, чтобы оказать эти услуги. Ему было глубоко плевать, что раздевать меня будет унизительно. С другой стороны, какое ему дело до того, сплю я на полу или в постели? Он был бы счастливее, если бы бросил меня в темницу.

Он верил, что я Лилит. И ещё он сказал, что Белох отослал нас назад, чтобы Азазель смог доказать, что может сопротивляться мне, а потом сказал, что я неотразима. Очевидно, это была неправда. Он поцеловал меня, поцеловал так глубоко, как никогда прежде, а потом