— Ну, — рявкнул Бурый на вытянувшегося перед ним военного, — нашли?
— Нет, в этом подъезде выхода на крышу нет.
— Девятый этаж прошмонали? Он мог через балкон на крышу вылезти.
— Да. Жильцы это отрицают…
— Слышал? — здоровяка аж всего перекосило от этой новости. — Жильцы это отрицают. Макаренко, ты где до нас работал?
— В полиции…
— Вот и возвращался бы туда снова или романтики захотелось? Жильцы это отрицают… — офицер заржал. — Здоровый, ты слышал? Придумают же… Все, — рявкнул он, — сворачиваемся. На этот раз птичка упорхнула, но жильцы все это отрицают, Макаренко…три наряда вне очереди.
— С какой это стати?
— Четыре…Мисяк, — остановил он солдата.
— Что?
— Поможешь вместе с Клещицким Макаренко, а где четвертый ваш дружек, как его?
— Кузнечик?
— Да. Его тоже матчасть драить! О пене в рот пилят… Это что спецназ, что ли? Электрики… Вам только в розетках ковыряться! Одного орла замочить не могут… Вошел в свою квартиру на седьмом этаже и улетел в окно… Учитесь работать олухи!
Коршун подошел к окну и осторожно выглянул на улицу, ожидая увидеть там все что угодно, вплоть до снега, только не то, что было…но здесь все осталось по-старому. Снега не было, и коммунисты с флагами под окнами не бегали. Те же деревья и те же иномарки… В шестьдесят девятом их здесь точно не было. И та же красотка в соседнем доме, только уже слегка одетая…
«Неужели сейчас припрется? — прикидывала та в ожидании звонка в дверь. — Кобелино обыкновенный… Все они обыкновенные, только помани… «А как вам мой халатик, с перламутровыми-то пуговичками?» И попер наш примерный семьянин, муж жены, отец своих детей выполнять свое задание прямо к проститутке в гостиницу… Жаль, что у неё бюстгальтер сломался, а то бы кувыркался он с ней в кровати как миленький, а менты бы еще и подход к номеру охраняли. А этот вроде ничего, мускулистенький… Быстро сообразил, что от него требуется…Только вот что-то уж очень долго, правда, идет. Не передумал ли?» Коршун помахал ей рукой, но та даже не среагировала. Он её видел. Она его нет. Для неё это окно было сейчас закрытым, а всматриваться в толщу времен она не умела.
Утро выдалось хорошее, первое свободное за целый месяц. Мужа она накормила и проводила на работу, ночью еще и обслужила… Теперь пусть трудиться, зарабатывает денежки ей на новую тачку, такой маленький джипик, и на большой, домашний кинотеатрик. «Слава тебе Господи, — радовалась она, — что ты его чуть пораньше на работу призвал. Еще три дня я бы с ним не выдержала. Вот же зануда попался, то пельмени ему не нравятся, то яичница подгорела! Медовый месяц называется…Сам бери себе и готовь! Я что в прачки к тебе нанималась, бери сам и стирай! Женился, так будь добр теперь, мучайся… Я должна парить и радоваться! Я рождена для этого, понял? А ты…трудиться и мной гордиться! И зачем я этого Тарзана из соседнего обезьянника позвала? — засомневалась вдруг она. — Курил себе мальчик в окошке, ну и курил бы себе на здоровье, чего, спрашивается, мне от него потребовалось?»
«Не видит, — понял Коршун. — Или не хочет видеть…» Взгляд его снова вернулся в комнату. Дешевенькие обои с оленями, ковер на стене и на полу, диван с деревянными подлокотниками, этажерка, книжные полки на стене, сервант и торшер…шкаф двухстворчатый. Все новое… В серванте черно-белая фотография: мальчик, лет пяти и его родители. Отец в форме военного летчика, мать в пиджачном костюме…
Коршун прошел на кухню. Здесь еще хуже… Плита на две конфорки и стол на четырех ножках. На синей, масляной стенке единственное украшение — отрывной календарь. «16 июля 1969 года, — прочитал он на последнем не оторванном листике. — Семнадцатое… — усмехнулся он и исправил ошибку, срывая прошедший день, — семнадцатое июля шестьдесят девятого года…Ирония судьбы или с легким паром, — он тяжело опустился на табуретку. — Заходите вечером, поболтаем… Где такие джинсы отхватил…» Происходящее не укладывалось в голове. «Так значит я в Ленинграде?» — он вспомнил выражение лица Лукашина. «Нет, деточка, ты в Москве, залез в чужую квартиру и ждешь прихода хозяев…». «О боже, — он встал и направился к выходу. — Лучше бы я улетел в какой ни будь другой город…вернее, время».
— Товарищ майор, обратите внимание на вон, блин, то окно, — солдат указал на противоположный дом.
— Ну…
— Видите ту телку?
— Ну… — майор явно не въезжал в ход мыслей военного, — и что? Перепехнуться захотелось…
— Уж очень она давно на нас смотрит…
— Да? — до Бурого постепенно стало доходить, — думаешь, наш орлик там прячется?
Боец пожал плечами.
— Седьмой, прием, — офицер включил рацию.
— Седьмой слушает…
— Что там на улице?
— Чисто.
— Сколько с тобой людей?
— Еще трое.
— Значит так, Баран, — майор прокашлялся, — хватаешь своих орлов и летишь в соседний дом на седьмой этаж, подъезд напротив нашего, окна выходят на нашу сторону. Бабу в окне видишь?
— Вижу.
— Вот туда и чеши…прием.
— Приглашала?
— Тебе приглашение требуется, так я сейчас выпишу тебе приглашение.
— Он там?
— Не исключено, как понял, прием…
— Первый, понял хорошо. Чесать к бабе в окно. Прием…
— Выполняйте…
***
Полковник Смирнов последний раз взглянул на Лубянскую площадь и отошел от окна. Светофоры мигали, автомобили гудели, люди спешили по своим делам. Все было как всегда, то есть ничего не происходило такого, что могло бы остановить или хотя бы изменить этот привычный для всех ход вещей. «Восемь часов пятнадцать минут, — отметил он про себя. — Группа захвата должна быть уже на месте…»
Полковник сел в кресло, закурил сигарету и снова, в который уже раз за сегодняшнее утро принялся просматривать присланную ему видеокассету, ту самую от Сорокина. Перемотка закончилась и на экране телевизора появились первые картинки.
Белая больничная палата. Его жена разговаривает с каким-то мужчиной. Пока, что виден только его затылок и слышен только его голос, очень знакомый голос.
— Да, конечно, извините, я не подумал… У вас пропала дочь, я слышал… Вот я и…
— Только дочь мою, сволочи, не лапайте, — на экране хорошо видно, как она разволновалась.
— Хорошо, хорошо, не волнуйтесь, я ухожу. Никто ей ничего плохого не сделает. Я, просто, хотел вам немного помочь, вот и все… Тем более, что у меня теперь есть свободное время…
— Деньги понадобились? Решили на мне подзаработать? Шел бы ты отсюда, хороший мой, — жена устало прикрыла глаза, давая понять, что разговор окончен, и ему здесь больше делать нечего.
— Я вас еще раз спрашиваю, — голос вошедшего
