И снова обшарпанный подъезд, заплеванный лифт и дверь на размалеванной площадке… Бывший социалистический рай трудящихся с убогими квартирками и шестиметровыми кухоньками. Посторонился, пропустил медленно и очень тяжело спускающуюся по ступенькам старушку, живущую этажом выше. Ей не повезло, лифт уже сломался. Лифт в его подъезде давно уже в две стороны не ездил… Коршун проводил её взглядом, сожалея о том, что помочь ничем не может и вставил ключ в замок, поворот и металлическая дверь открылась. Старушка остановилась…
— Вы новенький? — услышал он за спиной чей-то молодой голос, явно старушке не принадлежащий.
— Нет, — Коршун обернулся и постарался улыбнуться, — кажется… Три года уже здесь живу.
Вместо дряхлой, почти убитой старухи по середине пролета стояла и с ним разговаривала молодая, не лишенная привлекательности, женщина, улыбающаяся ему и игриво подмигивающая. Легкое, ситцевое платьице, открытые коленки, стройные, в беленьких босоножках, ножки…
— Может тридцать три? — рассмеялась она, — Если учесть, что дом только заселили и даже лифт еще не наладили.
— Да?! — якобы удивился он. — Вы не перепутали?
— Конечно, — женщина продолжала улыбаться. — Вы, случаем, сами ничего не перепутали? — и легкие её каблучки зацокали дальше по ступенькам… — Заходите вечером, поболтаем… — донесся до него откуда-то снизу её певучий голос. — Кстати, и расскажите мне, где вы такие сногсшибательные заграничные джинсы с кедами отхватили?
— Непременно, — Коршун открыл дверь и прошел внутрь. «Прямо на глазах у людей крыша едет, — вздохнул он про себя, имея ввиду несчастную. — Лифт еще не пустили, а дом уже заселили. Джинсы ей понравились…» Продолжая ухмыляться, он прошел в прихожую и чуть прикрыл за собой дверь. Здесь, слава богу, за тридцать три года ничего не изменилось, в смысле планировки… Даже телевизор, и тот не сломался, исправно продолжая работать, только не на кухне, а почему-то уже в комнате. Коршун застыл как вкопанный, пытаясь сориентироваться в пространстве и понять, куда же это он, собственно, попал и что здесь, вообще, такое происходит. Из комнаты на него уставился какой-то допотопный черно-белый антиквариат «Рубином-102», образца конца шестидесятых, а не его цветной «SHARP» с почти метровой диагональю… «У кого еще крыша поехала?» Чужая мебель, чужая квартира, чужое время…
***
— Куда он делся?! — орал на всю квартиру здоровенный детина в камуфляжной форме с автоматом в руках. — Дверь открыта, а его нет… Не мог же он испариться? Чего уставились, олухи? Сержант Макаренко…
— Я…
— Вперед на лестницу, проверь верхние этажи и выход на крышу. Ты, — и он ткнул пальцем во второго солдата, — с Мисяком и Клещицким дуйте по соседям… Уйти он не мог, где-то здесь прячется. — Здоровяк снял с головы каску и принялся носовым платком вытирать потную бритую голову. — Баран…
— Слушаю.
— Бери еще двух бойцов и на улицу, проверь все там, — детина высунулся в окно и посмотрел вниз. — Надо же, какая скотина… Неужели ушел из-под самого носа?
— Не психуй, Бурый, найдем, — подошедший спецназовец протянул ему сигареты. — Перекури…успокаивает.
— Здоровый, — офицер сморщился и ребром ладони отвел от себя его руку с пачкой, — ты же знаешь, что я еще в Тюмени двадцать лет назад завязал.
— Так развязывай…
— Да пошел ты… — Бурый крутнулся и каблук его спецназовского ботинка въехал в дверь шкафа, превратив её в кучу дров. Удар прикладом, и разбитый монитор полетел на пол. — Куда он делся, я тебя спрашиваю, твою мать?!
Телевизор продолжал работать. Черно-белая леди, хорошо поставленным голосом сеяла в массы доброе и вечное: «Закончил свою работу очередной пленум ЦК КПСС, — вещала она с экрана — Последний год восьмой пятилетки набирает темп. Вся страна уверенно выходит на финишную прямую. Трудовые коллективы берут повышенные стахановские обязательства… С итоговой речью, неоднократно прерывающейся продолжительными аплодисментами, переходящими в овации выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС…герой Советского Союза и социалистического труда…товарищ Леонид Ильич… Американская военщина продолжает свою агрессию во Вьетнаме. Каждый день продолжают гибнуть ни в чем не повинные люди… Советский Союз выступил с осуждающей нотой протеста по поводу…» Коршун прислонился к стене и постарался успокоиться. «Бред какой-о… Сейчас все пройдет, — он закрыл глаза. — Мне все это кажется. Сейчас я открою глаза и снова окажусь в своей квартире. Считаю до трех и открываю: раз, два,