— Что ты, что ты, — рассмеялась девица, снова подхватывая его под руку. — Знаем мы таких помощниц. Сначала порчу нашлют, а потом сами же и помогают от нее избавиться. А потом из карманов мелочь пропадает, да медведи всякие…
— Ты серьезно? — до него постепенно стал доходить смысл сказанного.
— Серьезней не бывает.
Коршун остановился и внимательно посмотрел на свою спутницу. Та, как не странно, оказалась совершенно права в своем глупом предположении. Все произошедшее с ним в метро становилось объяснимо, все становилось на свои места. Обычный гипноз… Бывший офицер ФСБ был загипнотизирован в метро какой-то ведьмой и даже этого не понял. «Вам плохо», — вспомнил он ее голос, и его всего так и передернуло от этого.
— Вот сука, — выругался он. — «Вам надо подышать свежим воздухом», — передразнил он ту, которую еще недавно считал своей спасительницей. — Попадись только мне, я ей так подышу, всю жизнь потом с кислородной подушкой ходить будет. Может и ты такая же?
— Может, — согласилась она. — Каждая женщина, хоть немного, да ведьма, а то, как же мы вас, мужиков то, в свои сети ловим?
— И как же?
— Одни, — Инна достала из сумочки длинную сигаретку и закурила, — такие как ты, например, летят, словно мотыльки на огонь. Их только яркое привлекает, и они совершенно не думают о том, что могут обжечься или вовсе сгореть на этом огне, а другие… — она глубоко затянулась и выпустила в небо тонкую струйку сизого дыма. — Другие, которые без претензий, те прямо в болоте и рождаются, не до полетов…
— А ты философ, — Коршун ухмыльнулся и покачал головой.
— Самую малость, — кивнула она, склонила голову ему на плечо и о чем-то задумалась.
Вряд ли бы сейчас этот офицер, пусть уже и бывший, так ухмылялся, если бы знал, что творится сейчас в этой красивой головке, что так мило устроилась у него на плече, и видел бы ее эту застывшую улыбку с холодным блеском в ее черных накрашенных глазах. Но он, естественно, ничего этого знать не мог. Они шли в кино, он обнимал за талию красивую женщину, и радовался тому, что, хотя бы сейчас, в данную минуту, но у него все было хорошо.
— Знаешь, — красотка неожиданно остановилась, — давай лучше в другое кино пойдем?
— А это тебе чем не нравится?
— Нравится, но я знаю, где идет лучше.
— Ладно, — кивнул Коршун. — Едем туда, где идет лучше. Это где?
— На Павелецкой.
День 2, эпизод 13
Эпизод XIII
Сорокин Сергей Иванович, попросту, Сорос, сидел в своем любимом кресле за своим любимым, совершенно чистым, за исключением включенного ноутбука и золотой подставки под ручки с встроенными, такими же золотыми, как и сама подставка, часиками, столом. Сидел и смотрел как часики, спокойно и методично, воровали у него секунды, тик-так, тик-так — то самое, что он ценил в этой жизни больше всего, после денег, конечно. Экран компьютера давно погас, а догоревшая сигарета, вот-вот должна была начать жечь пальцы. Но он всего этого как бы и не замечал, вернее, замечал, конечно, не тот он был человек, что бы что-то проходило мимо него незамеченным, но сейчас, в данную минуту, до всего этого ему не было никакого дела. Откинувшись на широкую спинку своего кожаного кресла, он тупо, почти не моргая, смотрел в окно и ничего там не видел. Окно было закрыто, и шум с улицы сюда не доносился. Кондиционер работал, и было прохладно, 17 градусов в любую погоду и комфорт обеспечен. Поступающий сюда с улицы воздух охлаждался и очищался, так что смог, господствующий там уже пол лета, там и оставался. Не тот это был дом, чтобы сюда всякая зараза с улицы проникала, пусть даже эта улица будет и Охотным рядом называться. И вот всего этого, к чему он так привык и во что так уже вжился, он в одночасье мог теперь лишиться…
Сигарета догорела до фильтра и стала жечь палец. Сорокин очнулся и со злостью сунул ее в пепельницу. Два года не курил и вот на тебе…Он скривился, во рту от дыма стало противно, и он разозлился еще больше. Дурацкий день, скотская погода и сволочная жизнь — все сегодня было против него. Сорокин повернул свою лысую голову и его отрешенный взгляд упал на фотографию смеющейся, с двумя огромными голубыми бантами на голове, пятилетней девочки, стоявшей в дорогой рамке около пепельницы. Единственная отдушина в этой жизни, но сейчас даже она не радовала. Депутат отвернулся. Одной мысли, что из-за какой-то стервы, пусть и жены полковника ФСБ, он мог ее никогда больше не увидеть, или увидеть, но не очень скоро, хватило, чтобы привести его в бешенство. Удар — и дорогостоящая оргтехника со всего маху полетела на пол. Секунда — и каблук начищенного полуботинка уже врезался в жидкие кристаллы экрана. Треск — и только разбросанные по ковру осколки — все, что осталось от ценной игрушки. Удар, секунда, треск…и жизни — как небывало.
Сорос крутанулся на каблуке, чтоб уж наверняка, и подошел к журнальному столику, стоящему около окна, на котором разместилась целая батарея спиртных напитков, начиная с виски и бренди, и заканчивая водкой и еще раз водкой, только испанской. Взгляд остановился на коньяке, но рука сама потянулась к бутылке с бесцветной жидкостью. Налил, выпил, почувствовал, как прозрачная обожгла горло и стала опускаться в желудок. Прикрыл глаза в предвкушении, что сейчас, наконец, в голове немного зашумит, и напасть развеется. Ною… в голове зашумело, а напасть…так и не развеялась.
Он очень хорошо знал Смирнова, и знал, что так полковник ему этого не оставит — избиения своей жены. И никакие деньги здесь ему не помогут, да и связи тоже. Сорокин вздохнул, вспомнив вдруг, как на одном из приемов в мэрии, за бокалом шампанского тот ему прямо сказал, что придет время и он его, зэчару вонючего, все равно засадит и никакая депутатская неприкосновенность его, ему в этом не помешает. На что, он лишь отшутился, что сейчас не тридцать седьмой, и нечего тявкать, когда укусить не можешь! Уж очень он высоко забрался, что бы его можно было теперь вот так, запросто, с этого «высока» сбросить. «Прошло ваше время, Александр Васильевич, — улыбнулся он в ответ. — Демократия у нас; все, что не запрещено — разрешено…»
— Посмотрим, — бросил Смирнов и на этом их разговор закончился.
Но, похоже, что Сорокин в своей неприкосновенности ошибся. Этому отморозку с Лубянки, кажется, было плевать на его неприкосновенность и скоро, пожалуй, следовало ждать продолжение той «дружеской» беседы на
