И снова зверь оказался сильнее. Огромными прыжками он все дальше и дальше уходил в непроглядную мглу бесконечности, признавая в этом мрачном мире, где ему довелось жить только себя и свою силу и живущего только по своим, известным только ему одному законам.
И стихия сдалась, что толку беситься, когда тебя не бояться! Ветер успокоился, снег прекратился, черные, закрывшие все небо тучи, рассеялись, и даже тяжелый серый смок, висящий над землей уже который год, и тот, кажется, стал прозрачней. И даже засветило солнце, большой красный диск которого, оказывается, все время до этого низко висел над горизонтом, все время светил, и никуда, оказывается, не девался.
Зверь остановился и оскалился, рассматривая своими волчьими, холодными глазами открывшуюся его взору заснеженную долину, в которую ему сейчас предстояло спуститься. Белый снег и вывороченные вокруг с корнем многочисленные деревья, торчащие из него, очень даже ничего вписывались в созданную, когда-то богом и теперь уже, скорее всего, давно им забытую картину мироздания.
День 2, эпизод 9
Эпизод IХ
Шаги идущих глухо отдавались в пустоте тоннеля. Отражались от его грязных, почерневших от времени стен и, размазавшись по его шпалам, исчезали где-то далеко-далеко за их спинами. Чернота поглощала все: и звуки их шагов, и их голоса, да и их самих, пожалуй, тоже. Неподвластным оставался только луч света от маленького фонарика, действующий на нее, словно красная тряпка на быка, но это было уже делом времени. Батарейки в фонарике постепенно садились, и ждать темноте оставалось не так уж и долго. Еще немного и эти двое окажутся полностью в ее власти. Игра в кошки — мышки, наконец, закончиться и тогда уже больше никто не посмеет соваться в ее мрачные владения.
Но пока еще луч света не погас и будто скальпель, продолжал вспарывать черное брюхо последней. Ребята шли вперед, шаг за шагом продвигаясь к намеченной цели, а темнота, тем временем, осторожно кралась за ними следом, еще не пугая, но уже настораживая и не отставая.
Парень шел первым, подсвечивая себе фонариком, а уже прилично уставшая семенить своими точеными ножками по этим уродливым шпалам девчонка плелась немного сзади. Хорошо еще, что хоть обувь у нее была не на каблуках, а то бы, вообще, неизвестно что с ней было бы, вернее, с ее ногами после такой прогулки. Но девчонка держалась, видимо смерившись с происходящим и, что, вообще удивительно, даже не возмущалась, стойко шлепая по железной дорожке и мечтая лишь о том, чтобы поскорее эта чертова дорога, наконец, закончилось. Нацепив на голову наушники от плеера и в слух что-то там подпевая себе под нос, она лишь старалась не отставать от впереди идущего, то и дело, правда, сбиваясь с шага и от души посылая при этом куда подальше всех этих инженеров и строителей, придумавших эту «кишку», именуемую тоннелем, и проложивших её потом под городом.
Время шло, а «кишка» все не кончалась и не кончалась. И поезд, в котором они сюда приехали или, что еще хуже, неизвестно как прилетели, все не появлялся и не появлялся.
— И сколько мы еще будем по этим шпалам свои ноги гробить, — не выдержала девица. — Ты мне можешь сказать или нет… И какой дурак только этот долбанный тренажер придумал на мою голову?
Вопрос прогремел, словно гром среди ясного неба, хотя, откуда здесь под землей могло взяться небо и уж тем более ясное? Лорман вздрогнул. В наушниках человек, приглушенный музыкой, всегда говорит громче, чем следовало бы, а если это еще происходит и в тоннеле, где всякий шорох слышен за сотню метров, то звук, вообще, удесятеряется. А если этот человек еще и орет вам прямо в ухо…
Вредина так гаркнула ему в ухо, что бедному почудилось, что на его голову обрушился весь тоннельный свод. Он даже присел от неожиданности. К его чести, он не то что бы испугался, совсем нет, но и приятного, согласитесь, было в том мало, что бы на ухо всякие истерички орали, да еще со своими претензиями. Можно подумать, что лично он получал огромное удовольствие от подобного времяпрепровождения! И так было тошно, после вчерашнего возлияния он так еще и не очухался, а здесь еще и эта дура, он даже не стал ее обзывать про себя, старалась сделать и еще хуже. Лорман резко развернулся и направил луч света на вихляющееся тело своей новой подруги.
— Чего орешь? — раздраженно спросил он, хотел еще посветить ей в глазки своим фонариком, но вовремя одумался.
— Чего? — прокричала она в ответ, налетев на него всем телом.
Парень попятился, обхватив наскочившую на него девчонку руками. Еще немного и они бы оказались на шпалах, причем он бы оказался снизу, но здесь не растерялась она, вовремя выставившая вперед ногу и удержавшая парня, а вмесите с ним и себя в вертикальном положении. Он почувствовал как ее упругие бугорки уперлись ему в грудь, а по лицу прошла волна ее теплого дыхания, но кроме раздражения, сейчас у него это ничего не вызвало.
— Куда прешь, говорю, как танкер? — психанул он и резко оттолкнул ее от себя.
— Что?
— Чего орешь, говорю? — Лорман протянул руку и стащил с ее головы «колонки».
— Я не ору, — девчонка неподдельно удивилась. — С чего ты это вдруг взял, что я ору? Я не ору, а разговариваю!
— Слышал я, как ты разговариваешь, Орейра!
— Ну, и еще послушай, нежный какой, — хихикнула Лика. — Не развалился же? Паганини нашелся. Ему мой голос, видите ли, ушки режет…Далеко еще, я тебя спрашиваю до нашего поезда чухать? — Лика перестала хихикать, и в ее голосе зазвучали металлические нотки. — Чух-чух, чух-чух, — и девчонка в подтверждение своих слов, сжав пальцы в кулаки и согнув руки в локтях, будто паровоз задвигала ими туда-сюда, туда-сюда, эмитируя движение агрегата. — Ту-ту-у-у-у, — загудела она на весь тоннель. — Следующая остановка…
— Не надоело, а? — парень скривился. — Кроме меня ведь тебя здесь никто не видит и не слышит, чего ты выкаблучиваешься?
— У меня, машинист, бензин кончается, могу и не доехать! — подражая ему, процедила она сквозь зубы, чувствуя, что еще немного, и она точно вцепиться своими наманикюренными пальчиками прямо в морду этого самодовольного типа.
— Оставайся, — он пожал плечами. — Я тебя на себе тащить не собираюсь. Подожди следующего поезда и езжай куда хочешь.
— Скотина.
— Как тебе будет угодно, — вздохнул Лорман. — Называй хоть… — он пропустил матерное слово, — только в печку не суй.
— Ты что, не можешь мне сказать, — девчонка вдруг перестала накалять обстановку и деланно захныкала, — сколько нам еще идти? Я что у тебя спрашиваю что-то такое, о чем и спросить нельзя, да?
— Не знаю, — отрезал Лорман. —