Тетрадь пятая

Ночью меня вызвал подполковник.

— Обстановка неважная, — сказал он. — Немцы жмут в районе Жовтнево, Каторжино, возможно, уж прорвали фронт. Командующий приказал к рассвету перебросить все шесть восстановленных танков в район Каторжино, в расположение командира дивизии. Прийдётся вести танки вам — больше некому…Выполняйте задачу и берегите машину.

Я позвонил Миките, велел ему сейчас же выводить танки из цеха и помчался на завод Марти за двумя машинами, которые были отосланы туда для дополнительной обронировки. Когда я вернулся на Январку, Микита уже вытянул свою четырехтанковую колонну вдоль заводской стены, под акации.

Экранировку танков мы не успели закончить. Броня была приварена на машинах полосами, латками. Микита боялся, что нам придется выезжать на разнобоких танках при дневном свете. Он встретил меня вздохом облегчения.

— Наконец-то. Чуть до утра не дотянули!

В беспокойные минуты Микита забывает о субординации, сам того не замечая, он может сделать выговор даже генералу.

Я уже дал команду и поднялся на танк, но вдруг во втором танке заметил фуражку ремесленника. Это был Мишка. В тот же момент в башню третьего танка нырнула взлохмаченная черноволосая голова Васьки.

— Это твое дело? — спросил я Микиту.

— Да хиба за ними уследишь, — уклончиво ответил он. — Домой иияк не мог загнать, у ворот сторожили, будто чуяли…

Я велел ребятам немедленно вылезти из машин. У обоих на глазах заблестели слезы.

— Не огорчайтесь, хлопцы, ще успеете побачить шмаленого волка, — утешал их Микита.

На заводе из танкистов остался только один наш воентехник. Я поручил ребятишек его попечению и велел последить, чтобы в последний момент они опять не нырнули в люк какого-нибудь танка.

Наша колонна уже высекала искры из булыжной мостовой, а Микита, стоявший рядом со мной в башне, все ворчал про себя, что я раздразнил хлопцев: пообещал взять их в экипаж и не взял. Недоволен был Микита и тем, что ему пришлось уступить свое нижнее место механика-водителя Заогороднему. Микита назначен командиром машины, но так как на его машине еду я, ему остается только роль башнера-заряжающего.

Уже начало светать, когда мы подъехали к Раздельной. На окраине села кто-то стоявший посреди дороги, возле «эмки», просигналил нам «стоп». Оказалось, что это сам командир дивизии.

Расстелив карту на капоте своей машины, он познакомил меня с обстановкой. Дивизия вчера заняла оборонительный рубеж вдоль железной дороги. Она растянулась на тридцать километров, противостоит трем дивизиям противника. Правый фланг ее — станция Мигаево, следующая за Раздельной к северу. Тут стык с соседней армией. Наша задача — поддерживать правофланговый полк. На прощанье комдив предупредил:

— Спешите, пока немец не проснулся.

Я повел свою колонну вдоль железной дороги на север. Командира правофлангового полка мы нашли за Раздельной, в садике у железнодорожной насыпи. Он уточнил задачу. Мы должны были действовать совместно с батальоном капитана Снегирева, занимавшего Оборону у станции Мигаево.

В Мигаево наша колонна прибыла на восходе солнца. Капитан Снегирев сидел на крыше станционного здания и смотрел в бинокль на запад. Там, в буйнозеленых волнах садов, выбивающихся из глубокого оврага, белели хаты села.

— Немцы суетятся! Сейчас начнется, — прокричал капитан и, быстро спустившись вниз, сказал стоявшему тут лейтенанту: — Предупредите соседа, пусть приготовится.

Я представился. Капитан — пожилой, весь цвета соломы: все на нем выцвело от солнца, даже русые усы; только глаза яркоголубые и портупейные ремни темные, просаленные. Он заговорил со мной доверчиво, как со старым знакомым.

— По правде говоря, никогда так не чувствовал необходимости в танках, как в эту ночь. Ночь была абсолютно спокойная, а на душе ой как беспокойно! Ведь батальон половинного состава, и фланговый в армии, вытянулся на десять километров. Вон видите, какая густота! — он показал на насыпь железной дороги, где валялись согнутые в дугу рельсы, на которых играли солнечные зайчики веселого утра.

— Не гуще, чем путевых обходчиков. С минуты на минуту жду, что вся 72-я немецкая дивизия навалится на меня, чтобы выйти через Каторжино в тыл Одессе.

Я не утерпел и спросил, откуда ему известен план противника.

— В штабе армии таких данных нет, — сказал я с иронией, о чем сразу же пожалел, потому что моя ирония вызвала у капитана добродушнейшую улыбку.

— В штабе вы могли и не услышать о намерениях противника — расстояние мешает. А у меня с противником зрительный контакт.

Меня заинтересовало, на чем же он все-таки основывает свое предположение.

— На том основываю, — ответил он, — что вчера, когда мы только заняли этот рубеж, между моим и соседним батальоном вклинилась немецкая колонна броневиков. Они взяли пленных и у меня и у соседа. Значит, немцы уже знают, что здесь стык двух армий. Это мой первый аргумент. Второй — само появление разведывательной колонны противника говорит о направлении удара. Третий — если немцы встречают сопротивление, они немедленно обходят наши фланги. Это проверено на горьком опыте…

Договариваюсь с капитаном о взаимодействии моих танков с его пехотой. Комбат отводит мне участок длиной в пять километров. В мой участок входят и станция Мигаево и две зеленые посадки вдоль железнодорожной насыпи — одна южнее станции, другая севернее. Он соглашается с моим предложением — отражать атаки противника огнем с места и, прикрываясь железнодорожной насыпью, маневрировать вдоль фронта с одного угрожаемого места на другое.

Я отвел танки в засаду на правый фланг, в северную посадку.

Танки замаскированы в густолистом молодняке.