«Вперед! Вперед!» — сигналит комдив, и его машина резко вырывается из строя. За ним на предельной скорости летят два другие КВ — знаменосец и его ассистент. Тонкостенные Т-26 намеренно отстают и ведут огонь с коротких остановок.
КВ Васильева, застывая на миг, бьет в упор по встречной лавине.
С башни КВ, с его бортов сыплются искры, снаряд за снарядом попадают в него, отскакивают, как горох от стенки. Один немецкий танк, вырвавшись вперед, мчится на Васильева. Комдив не тратит на него снаряда, таранит дерзкого носом. С вражеского танка сваливается башня.
Танк Васильева опять вырывается вперед. Приподымается крышка люка, показывается голова полковника, взмах флажками — сигнал «Вперед». В то же мгновение пучок ослепительных искр отскакивает от его башни, вслед за ним второй — от левого борта. Танк вздрагивает и замирает. Из полуоткрытого люка свечой вырывается в небо пламя. Не веря перископу, выглядываю из башни: КВ весь в огне. Из люков никто не показывается. Жду с замершим сердцем: вот-вот сейчас опять появится голова Васильева. Нет, не появляется. Ясно, все кончено, и все-таки я не верю этому. Вспыхивает второй КВ, идущий рядом со знаменосцем. Да что это такое? Отворачиваю перископ в сторону от танка Васильева. На высотке у села видны длинноствольные пушки. «Зенитки,— мелькает догадка.— Вот кто только мог пробить КВ».
Припадаю к прицелу... В глаза ударяет пламя, в голове звенит, звенит. Не могу сдвинуться с места. Почему мое тело вдруг стало таким тяжелым?
* * *Кто-то тянет меня вверх, на воздух, потом волочит по земле... С трудом поднимаю веки. Я — в окопе, голова лежит на чьем-то теле. Скашиваю глаза: на засыпанном землей лице дико торчат очки с одним треснувшим стеклышком. «Профессор»,— вспоминаю.
Где-то сзади, над головой непереносимо громко, раз за разом, стреляют пушки, каждый выстрел отзывается в теле страшной, глухой болью, слышатся чьи-то знакомые голоса.
— Жив,— говорит Никитин.
«Васильев жив»,— думаю я и окончательно прихожу в себя. Вижу старшину Ворона, перевязывающего свое залитое кровью лицо. Догадываюсь, что нахожусь на батарее Новикова. Подоткнув бинты, Ворон припадает к рукоятке танкового пулемета и по кому-то стреляет короткими очередями.
Через окоп быстро перескакивают бойцы, кругом часто рвутся снаряды и где-то внизу ревут и визжат моторы... «Неужели немецкие танки»,— думаю я и стараюсь поднять голову, выглянуть из окопа.
Недалеко в сизой тени вечернего леса горит немецкий танк, подальше, в стороне, горят еще четыре танка. Сквозь грохот выстрелов и разрывов слышу команду Новикова:
— Каждому орудию вести огонь за батарею. Прямой наводкой. По фашистской нечисти, огонь! — и огонь батареи сливался в один сплошной гул.
«Но где же Никитин? Я ведь слышал его голос. Где же Васильев?» — думаю. Оказывается, Никитин рядом со мной в окопе.
— Живы? — улыбается он.
Уже потом я узнал, что после гибели Васильева наши танки, продолжая вести неравный бой, загнали фашистов обратно к Будам и в Пелчу. Но от выполнения дальнейшей задачи пришлось отказаться: слишком мало у нас осталось танков. Собрав безмашинных танкистов и пехотинцев, Попель отвел их в лес под прикрытие батареи Новикова. С ними и пошли Никитин и Гадючка, вынося меня с поля боя. По пути нас захватил артналет, и они укрыли меня в окопе Ворона.
Вой моторов становится все ближе. Никитин и Гадючка, не говоря ни слова, подхватывают меня вдруг под руки и волокут в лес.
Сильная встряска и на этот раз подействовала на меня оживляюще. Почувствовав, что ноги мои твердо упираются в землю, я вырвался и побежал самостоятельно. Навстречу нам промчалось несколько средних и легких танков, посланных Попелем на помощь Новикову, отбивавшему уже вторую атаку немецких танков.
На восточной опушке леса мы видим много людей нашего отряда. Они толпятся в пяти разных местах и почему-то выкрикивают свои звания и фамилии. Посредине на пне сидит контуженный Попель — у него парализованы нога и рука,— а рядом стоит майор Сытник и что-то докладывает ему. Узнаем, что это идет формирование рот из уцелевших безмашинных танкистов и остатков мотопехоты.
После переклички Попель подсчитал силы. В отряде осталось тысяча семьсот пятьдесят человек, вооруженных кто чем, от гранаты до танкового пулемета, около полсотни раненых и пятнадцать танков.
* * *Танкисты разбрелись по лесу собирать ягоды, чтобы ими обмануть голод. Механик Коровкин принес Попелю стакан черники, Попель брал здоровой рукой из стакана по одной ягодке, бросал в рот и искоса поглядывал на своего безмашинного механика, который понуро стоял около него.
— Товарищ, бригадный комиссар, как же теперь воевать будем? — спросил вдруг Коровкин,
— Так же, как воевали на машинах, поэкипажно,— ответил Попель, задерживая ягоду перед ртом.
Видно, не один Коровкин боялся, что в пешем строю экипажи перемешаются, неразлучные дружки-товарищи окажутся в разных подразделениях. Ответ Попеля мигом Облетел всех.
— Вот это хорошо, что поэкипажно,— обрадованно заговорили танкисты.
— Значит, я опять впереди? — спросил Коровкин.
— Конечно, будешь протаптывать дорогу,— улыбнулся Попель.
В сумерках отряд двинулся в путь. Два танкиста вели Попеля под руки, мы шли лесом на село Птыча, чтобы воспользоваться мостом для переправы через реку Икву на Старо-Носовицу. Кажется, Попель намеревается прорываться через иквянские болота, на восток.
Я как командир взвода первой роты получил задачу идти в головном походном охранении. Уже было темно, когда я вывел свой взвод из лесу на окраину села Перчин. У первого дома стоял наш танк Т-34, за ним колонной по обочине улицы вытянулись другие танки.
Мы решили, что это наши машины, отбившие атаку на батарею и успевшие уже опередить нас.
Танки стояли с работавшими моторами. В башнях первых двух машин я никого не увидел, а в башне третьей кто-то был. Я окликнул его. В ответ послышалось тревожное:
— Вас, вас?
— Вот тебе квас! — крикнул шедший рядом со мной Никитин и выстрелил из нагана в маячившего над башней.
Только теперь я увидел, что стою у немецкого
