— Немедленно,— ответил комдив.

— Наступлением будем держать оборону. Жаль только, не знаю, что делается на правом фланге,— сказал Попель.

Подозвав Болховитинова, он отдал ему приказ на атаку села Морги Птыцке двумя батальонами,

Над КП проносятся пули, это перекатывает дробь пулеметов. Крадучись, идут лесом двое. Где я видел эти белые домотканные рубахи, торчащие из-под жилетов, эту высокую, худую, чуть сгорбленную фигуру в мягкой шляпе с отвисшими полями? Да ведь это же утренние знакомцы, предлагавшие нам колхозных свиней!

— Что это там за белобокие сороки? — спрашивает Васильев у адъютанта,— Уберите немедленно.

— Это колхозные пастухи,— говорю я и вкратце рассказываю о встрече с ними.

— Позвать! — приказывает Васильев.

Адъютант бросается за пастухами. Робко приседая под щелкающими пулями, к нам подходят мои знакомцы.

— Немцев, почему вы не приняли стадо? — обращается Васильев к полковому комиссару,

— Не счел возможным. Ведь мы не вправе оформлять документы, а так — похоже на мародерство...

— Что? — перебивает Васильев.— Но об этом потом... Где ваши свиньи? — спрашивает он, обращаясь к колхознику.

— Под Столбцом зосталысь...

Колхозник тревожно, с испугом смотрит на нас.

— Вы поедете туда с моим командиром,— говорит Васильев,— и сдадите ему свиней по акту.

— Ни! — вскрикивает колхозник,— Их герман забрав...

— Как герман?

— Подъихали на машинах, стал стрелять в свиней, в нас. Третьего товарища нашего вбили. Добре, хоч мы в лис утекли.

Это сообщение ошеломило всех. Значит, и там, позади нас, противник. Наступила гнетущая тишина. Первым нарушил ее Попель.

— Вот тебе и свежее мясо солдату. Хороша Маша — да не наша,— сказал он и, красноречиво поглядев на полкового комиссара, стал расспрашивать колхозников, где они встретились с немцами и много ли они видели у них автомашин, пушек, танков.

Все ясно: мы отрезаны и со стороны Кременца.

— Что же вы теперь намерены делать? — спросил Попель у колхозников.

— Дасте рушницю, германа будемо з вами биты, не дасте — в лиси будемо их капканами ловыты. Ось, разом с Гнатом,— сказал высокий, показывая на своего спутника.— Лис мы знаемо, як свий вишняк, до самого Тернополя. До дому повертатысь не можна.

— А почему?

— Нам не можна,— выступив вперед, поспешно ответил второй колхозник,— герман убье. Вин колгосп организував, я ферму. Той рик куркуль хотив його убиты, а теперь...— и он безнадежно махнул рукой,— и подавно!

— Треба нимца воювать, инаще життя не будэ,— убежденно сказал высокий.

— Правильно, дядьку, кажете,— похлопав его по плечу, сказал Попель.— Рушницю дамо и работу знайдемо!

Скоро атака. Окраина села Птыцке ожила, должно быть, и гитлеровцы вот-вот начнут. Кто раньше?

Над головой в ту сторону, откуда мы ждем Рябышева, эскадрилья за эскадрильей проходят немецкие бомбардировщики. Их сопровождают строем попарно тонкие, как осы, остроносые «мессеры». Странно, почему нас не бомбят?

Меня подзывает Васильев.

— Берите взвод БТ и разведайте обстановку на правом фланге. Натолкнетесь на немцев, возвращайтесь.

— Пожалуй, с ним поеду и я,— сказал Попель.— Вы, полковник, командуйте... Не беспокойтесь, приму все меры предосторожности. Хочу увидеть своими глазами, что происходит вокруг нас. Хочу по старинке,— он усмехнулся краешком глаз, — как в гражданскую.

По кислым морщинкам в уголках рта Васильева вижу, что он недоволен этим. Но Попель не любит менять решений. Захлопнув планшет, он движением руки забросил его за спину, как бы говоря: «Ну, я пошел!» И все же Попелю хочется, чтобы Васильев правильно его понял. Разъясняя, что значит «как в гражданскую», он говорит:

— Тогда я видел противника своими глазами, противник был весь передо мной, мне и ясно было, что делать. А теперь противник то впереди, то позади, то почему-то вокруг нас. Не ощущаете ли вы подобное, полковник? — и он дружески, мягко кладет руку на плечо Васильева.

Кислые морщинки в уголках рта полковника исчезают.

— Да, да! — говорит он, и выражение лица его быстро меняется.— Вы правы, товарищ бригадный комиссар. Как будто разбили противника, а он у нас в тылу оказался. Кругом горит, отовсюду стреляют. И, действительно, теряется ясность. Мне тоже сейчас хочется сесть в машину и быть везде самому.

— О, это плохо,— Попель улыбается.— Сам всего не переделаешь. Считайте, полковник, что там, где был я, были и вы.

— Согласен, согласен, только будьте поосторожнее,— просительно говорит Васильев.

Я смотрю на него и не узнаю. Иногда мне кажется, что Васильев сухой человек, а сейчас мне хочется обнять его, как отца, и я думаю: «Откуда в нем, в этом суровом человеке, столько обаяния?»

Едва поспеваю за Попелем. За ним трудно поспеть, он не идет, а катится.

— Ну, ну, хлопче, быстрее, быстрее! — подгоняет он меня.— А то прозеваем мы с тобой царствие небесное.

В лесу больше не рвутся мины. Теперь они рвутся где-то впереди, а справа доносится гул моторов и частые выстрелы танковых сорокапятимиллиметровых пушек. Видно, Болховитинов начал атаку.

Указываю командирам машин первого взвода маршрут движения: вдоль дороги на большое село справа. Но Попель подзывает меня и говорит:

— Маршрут измените: поедем за атакующими, затем свернем и двинемся на Пелчу.

— Простите, товарищ бригадный комиссар,— говорю я,— если атака не удастся, нам придется возвращаться обратно, чтобы попасть на переправу. Жаль, если даром потратим время...

— Хлопче, учитесь верить в то, что задумано. Решили атаку, значит, атака удастся. Ехать так! — и Попель полез в башню своей машины.

Выезжаем в поле. На левом фланге мазаевский батальон Т-26 только отделился от леса, а справа быстроходные БТ-7 второго батальона, вырвавшись вперед, уже подходят к окраине села, где над зажженной немцами хатой подымается дым. Гусеницы танков прочерчивают в высокой ржи ровные, как на листе школьной тетради, линии.

Немецкие мины и снаряды рвутся то впереди, то позади наступающих. Видно, наводчики изрядно нервничают. Слышу полет бронебойных снарядов. Почему из нашей колонны ни одного ответного выстрела? Танки молча