— Наших все нет...— взволнованно говорю я.
— А, черт! — ругается Болховитинов.— Если опоздают — все пропало. Тут момент... Да, да! Батальоном Мазаева — во фланг второго эшелона, батальоном БТ — по тылу первого. Так буду бить! — вслух принимает он решение и, легко соскочив с крыши, бежит к моему танку, чтобы поторопить замешкавшиеся батальоны.
«Тут момент...» — повторяю я про себя. «Если опоздают, сяду на его КВ и ударю по первому эшелону, а там подойдет Болховитинов. Иначе атака этой массы раздавит горсточку Попеля и Васильева».
Но вот справа за хатами, параллельно улице, замелькали Т-26.
— Едут, едут двадцать шестые! — радостно кричу Болховитинову, уже вскочившему на мой танк.
— Я мигом! Только задачу поставлю. Перехватите БТ! — кричит он мне и скрывается за садом.
Гитлеровцы, как бы предчувствуя что-то, держатся за пределом прямого выстрела. Не видят ли они меня? Из предосторожности прижимаюсь к крыше, наблюдаю за полем из-за трубы, волнуюсь, что Болховитинов запаздывает с атакой, думаю, что станет с жидкой цепочкой, выставленной Васильевым на опушке леса, если на нее навалится эта движущаяся по полю махина. Внизу рычит мотор танка. Оглядываюсь — Болховитинов вернулся.
— Где их первый эшелон? — спрашивает он, пересаживаясь в свой КВ.
— Поравнялся с нами. Правым флангом приближается к селу. А где же ваши БТ?
— Сейчас идут.
— Чего ждать? — в нетерпении спрашиваю я Болховитинова,— давайте вдвоем ударим по первому эшелону, не то поздно будет. Второй эшелон подходит! — кричу я завидев приблизившуюся в легком облаке пыли вторую половину шахматной доски.— Средние Т-3.
— Обождем еще,— отвечает Болховитинов.
Низко, над самыми садами, поплыли красные ракеты — сигнал атаки. Точно по мановению руки, из окраины села во фланг немцам выкатилась линия наших танков Т-26, чуть правее — вторая, дальше — третья.
— Мазаев пошел! Сейчас сцепятся! — кричу я Болховитинову и в последний раз оглядываю поле, далекую опушку, выступ леса. Там тишина. «Нет, не увидеть мне больше тех, кто остался там, на КП. Не привезти им радостной вести!» — думаю я с тоской.
Наконец-то из-за угла выскочила первая БТ. За нею, взбивая пыль, замелькали остальные.
— Стой, стой! — кричу я таким зычным голосом, какого и не подозревал у себя.
— Не останавливайте! — кричит из башни Болховитинов.— Пусть на ходу принимают сигналы. Сигнализируйте направление атаки и четвертую скорость.
Он поднял желтый флажок — сигнал «Внимание!» — и я увидел, как первая машина четко повторила его.
— Поймут! — радуется Болховитинов и командует механику: «Вперед!»
Мною овладевает буйная радость. Танцую на крыше. Поднимаюсь на конек и сигнализирую в сторону леса, где КП Попеля и Васильева. Как хочется, чтобы они поняли меня, не волновались, увидев вышедший в атаку, да и то с опозданием, только один батальон! До них далеко, они меня, конечно, не услышат, но я кричу, как будто они тут, рядом со мной.
— Все в порядке!
БТ уже подходят к моей хате. Левой рукой я показываю каждой машине четыре пальца, что означает: «четвертая скорость», правой даю направление движения. Командиры кивают мне головой, мол, понятно, опускаются в башни, и БТ, как стрелы, выпущенные из лука, взревев моторами, вылетают из улицы. В стремительном беге они опережают КВ Болховитинова и на моих глазах съедают пространство, отделяющее их от первого немецкого эшелона, который, удаляясь к лесу, не видит за собой погони.
Но вот КВ Болховитинова остановился, из его пушки сверкнуло пламя, правофланговый танк врага задымился. БТ ворвались в строй немцев, дружно и часто заработали пушками. Вторя им, из леса, со стороны КП, сверкнула цепочка орудийных вспышек. Из-за выступа леса выплыли КВ Васильева и Т-34 Попеля. Переваливаясь, они пошли навстречу вражеской лавине. А я-то боялся, что немецкий строй сомнет их! Они вышли навстречу, как выходили витязи, закованные в броню. Немецкие танки им не страшны. На них — неуязвимая советская сталь.
«Сражение началось, все вступили в дело!» — говорю я себе, всем сердцем ощущая высокую торжественность момента, и скатываюсь с крыши к моему танку.
На бегу командую: «Вперед, четвертая!»
Танк выносит нас из сада в поле, затягивающееся едким дымом горящих танков.
— Куда? — спрашивает Никитин.
Оглядываюсь назад. Там посреди поля, между лесом и селом, пылают разбросанные группами танки. Бой как будто стягивается к середине немецкого эшелона. Если так, значит, наша взяла!
Смотрю вперед, где километрах в двух зона боя Мазаева. Думаю: «Если ему не удастся сбить второй эшелон врага, они обрушатся сзади на наши БТ».
— Направо, к Мазаеву,— командую.
Вот цепочкой дымятся четыре разбитых правофланговых немецких танка, а дальше застыли еще шесть горящих машин, уставившихся носом к лесу. Возле них ни одного нашего Т-26. Видно, что внезапность удара во фланг удалась Мазаеву блестяще. Мчимся дальше, дальше! Вот стоит наш горящий танк, а за ним горит немецкий с пушкой, направленной в сторону села. Значит, здесь, на этом месте, гитлеровцы заметили фланговую атаку и повернули вспять. Вот они впереди отстреливаются, стараясь оторваться от наших Т-26.
Все больше наших подбитых танков. В тыл бредут экипажи, потерявшие машины, мелькают перевязки. Кое-кого несут на руках, некоторых поддерживают под руки. Но ни на одном лице не видно уныния. «Мы победили! — светится па лицах танкистов, проходящих мимо нас.
Подъезжаю к группе разбитых немецких танков. За каждым из них стоят по два наших Т-26 и, развернув башни, бьют по отходящему противнику.
— Почему стоите? — спрашиваю выглянувшего из башни командира.
— Комбат поставил в засаду на случай контратаки. Ставлю свой танк рядом с его, прикрываюсь разбитой немецкой машиной. Фашисты отходят на северо-запад, на Буды. Огонь легких Т-26 уже не причиняет им вреда, тогда как немецкие семидесятипятимиллиметровки все еще вносят опустошение в наши ряды.
На правом фланге, в нейтральной полосе, движется к нам Т-26, ведя на буксире другой, подбитий. Пушка подбитого смотрит вниз, его корма чуть дымится.
— Кажется, это ротный буксирует,—
