— Получается, получается!

С несвойственной ему торопливостью Микита стал выкладывать мне результаты замеров, сопоставлений, перечислять переделки, необходимые в моторном отделении БТ-5 для того, чтобы установить в нем мотор М-17.

По ширине габариты моторного отделения достаточны, но длина и высота малы. Перегородку придется сделать выпуклой и перенести ее дальше в боевое отделение. Требуется коренная переделка радиаторов, новая система охлаждения, изменение системы электрооборудования. В общем работа предстоит сложная, но есть надежда, что танк получится.

Сейчас же были расставлены люди на работу по узлам, и я помчался в отдел с вестью о возможности использования разбитых корпусов старых типов танков.

Подполковник, выслушав меня, спросил:

— Какая же цифра у нас в перспективе?

Я стал перечислять поштучно все типы танков, добавил к итогу и те, что сделаем из тягачей, и объявил:

— Шестьдесят машин!

— Генерал Орлов во-время подстегнул, — сказал подполковник. — Наши первые танки играли символическую роль. Теперь этот период кончился. Шестьдесят машин — серьезная сила, и надо использовать ее в кулаке…

— Пиши, Сеня, проект приказа командующего! — сказал он комиссару.

Костяхин сел за машинку и стал выстукивать одним пальцем проект приказа о формировании танкового батальона. Утром, приехав на завод, он объявил мне, что приказ подписан командующим и что генерал-майор Орлов внес предложение сформировать, кроме того, еще учебный танковый батальон для подготовки танкистов и это предложение также утверждено Военным Советом.

А мы вот до этого не додумались сами, — сказал Костяхин. — Широты настоящей у нас еще нет, вот в чем беда!

По приказу командующего все танки отзываются на завод для формирования батальона. Командиром его назначен старший лейтенант Юдин.

Наша мечта осуществилась. В осажденном городе рождается новая боевая часть. Когда подумаешь об этом,

забываешь, что люди падают от усталости, забываешь, что ночью надо хоть два часа поспать, — неведомая сила гонит тебя на работу. Теперь только бы немецкая авиация не помешала — она начала нас часто навещать.

Военный Совет стянул для защиты завода сильную зенитную артиллерию. Она не дает немцам возможности вести прицельное бомбометание. Спасает нас и то, что территория наша узкая, длинная — большинство бомб летит мимо. На заводе повреждения пока незначительные, но убитые и раненые уже имеются.

По предложению Кривули мы использовали в качестве дополнительной зенитной защиты все запасные танковые пулеметы, поставили их на треноги с вращающимся вкруговую приспособлением. Сформировано четыре четырехпулеметных взвода. Они расставлены вдоль территории завода. В каждом взводе бессменно дежурит один стрелок. Остальные пулеметчики, работающие на ремонте, бегут к своим установкам по сигналу нашего ПВО.

Все танки вернулись с переднего края на завод для переформирования, только в полку Сереброва застрял взвод Кривули. У него две машины были подбиты. Кривуле хотелось, чтобы они вернулись на завод самоходом, а не на буксире. Он попросил разрешения отремонтировать эти машины на месте. Я поехал к нему на помощь, кстати мне надо было увидеться с Разумовским, чтобы посоветоваться с ним по одному техническому вопросу.

Ремонт был не большой по объему работы, но сложный. Мы провозились возле танков, стоявших в безопасной лощине, до ночи. Бой шел километрах в двух от нас, к вечеру затих, а ночью опять начался. Неподалеку от нас, в той же лощине у железной дороги укрывался полковой резерв. Комиссар полка провел мимо танков к резерву какую-то делегацию женщин. Потом оттуда стало доноситься что-то похожее на декламацию. Кривуля загорелся желанием узнать, кто это выступает, не артистка ли.

В темноте мы увидели светлое оконце, из которого доносился звонкий девичий голос. Светился фонарик из-под плащ-палатки. Два бойца держали ее над головой кого-то третьего. Я не узнал голоса и сначала не поверил Кривуле, когда он, взволнованно схватив меня за плечо, шепнул:

— Да это же Маша! Обращение читает.

Как-то ночью, выйдя из цеха подышать свежим воздухом, мы заметили, что заводской двор усеян белыми листочками. Накануне работники бухгалтерии сжигали ненужные архивы, и мы решили, что это они, нося бумаги в котельную, захламили двор. Но утром один рабочий принес поднятый с земли листок и сказал:

— Зря бухгалтеров ругали, это не они, а фашистские агитаторы загадили с воздуха весь двор.

Все листовки были одного содержания: «Матери и жены! Уговорите своих сыновей и мужей не лить напрасно кровь и сдать город. Если сопротивление будет продолжаться, мы возьмем город штурмом и сотрем его с лица земли».

Женщины Одессы были крайне возмущены. Они решили сами обратиться к защитникам города. И вот Маша читала это обращение бойцам, собравшимся под железнодорожной насыпью.

Мимо без огней и пара бесшумно проходил к переднему краю бронепоезд «Черноморец». Из люков его высунулись головы.

— Мы, женщины, знаем своих отцов, мужей, сыновей, братьев, мы вместе трудились на стройках социализма, мы уверены, что никто из вас не захочет видеть, как над нами и детьми нашими будут издеваться фашистские громилы. Мы знаем, что нет страха, который бы запугал вас, защитников советской земли! Враг сам дрожит и трусливо лепечет от страха, взывая к нам, женщинам, уговорить вас сложить оружие и сдаться на милость победителя. Не бывать этому! — гневно воскликнула Маша.

Она взмахнула рукой из-под откинутой плащ-палатки, фонарик, висевший на ее груди, бросил полоску света на бронепоезд. Высунувшиеся из люков моряки захлопали в ладоши. Бойцы снова натянули над Машей плащ-палатку. Она продолжала:

— Дорогие! Любимые! На примере нашего города покажем всему миру, как мы, советские люди, защищаем свои права на свободу и социализм! Товарищи бойцы и командиры! Если вам не по силам сейчас же берите в свои ряды и нас! Мы, женщины, ваши матери, жены, дочери, вынесем с вами все тяжести войны и вместе добьемся торжества победы советских людей!.. Мы поем песни о храбрых и смелых, славим мужество, проклинаем трусов и неустойчивых. За муки города, за смерть и страдания детей ваших бейте, товарищи, фашистов в самое черное сердце их!

Прочитав обращение, Маша потушила фонарик. Вдоль железнодорожной насыпи пронесся гул рукоплесканий невидимых в темноте слушателей.

Позади нас раздался голос дежурного штабного командира, который вызывал Кривулю на командный пункт.

— Маша! Маша! Я сейчас, — в отчаянии прокричал