— Делаем два пробных! — торжественно сказал подполковник.

— Ничего, что будут пугало по виду, — даже хорошо, — поддержал его Костяхин.

Будущий танк решено назвать в честь завода «Январцем». Слесаря тут же начали ломать кузова тягачей, мастера размечать броню. Для ускорения выпуска двух первых пробных машин мы решили поставить на них башни со старых полностью разбитых Т-26 с 37-миллиметровой пушкой. К принятию этого решения нас побудило и то, что инженер с военно-морской базы заявил:

— На базе 37-миллиметровых снарядов некуда девать — горы!

И вот наши первые два «Январца» готовы. Немного беспокоило, что они получились слишком высокими, неуклюжими. Не терпелось испытать их. До стрельбища машины дошли благополучно, но там на первом же небольшом косогоре одна машина опрокинулась набок.

Все, от слесаря до конструктора, кинулись к нашим первенцам и стали выискивать, где что можно срезать, где и что изменить.

Ко всему этому 37-миллиметровые снаряды, которые нам привезли из порта, оказались зенитными. Они совершенно негодны для старомодных пушек, стоящих на Т-26.

— На базе только такие снаряды, — упавшим голосом заявил инженер, привезший их.

У танков собрался весь завод и весь состав авто-бронетанкового отдела штаба. Долго спорили и решили, что конструкцию танка надо в корне изменить.

Когда новый эскиз был утвержден, на завод приехал контр-адмирал.

— Поставить вместо пушек пулеметы и оставить пока в таком виде. Сделаете партию новых, переделаете и эти! — приказал он.

Каких только танков нет у нас на заводе: от первых образцов танкетки Т-27 и двухбашенного Т-26 до последнего типа БТ-7.

— Столпотворение! Каждой твари по паре! — говорил Микита.

Во время последней бомбежки территории завода мы с ним сидели в пустом корпусе БТ-5 и горевали, что для старых машин, таких, как БТ-5 и БТ-2, у нас нет даже запасной гайки, а вот для БТ-7 мы имеем полтора десятка запломбированных моторов М-17, но корпусов этих танков уже нет — восстанавливаются последние три машины.

И вот меня осенило: а что, если попробовать поставить моторы М-17 в коробки БТ-5. Я поделился этой мыслью с Микитой. Он долго глубокомысленно молчал, а потом начал рассказывать, как он стал бригадиром трактооной бригады и как два трактора, ЧТЗ-60 и ЧТЗ-65, в самый разгар весновспашки вышли из строя.

— Подивился я на оба трактора, и пришла в голову мысль: взять сработавшуюся шатунно-поршневую группу дизеля ЧТЗ-65, подогнать колечки вручную, подшабрить подшипники и поставить на ЧТЗ-60. «Нехай, думаю, судят за раскулачивание, а план весновспашки выполним». Ночью поработали, на утро новый сборный трактор пошел на пахоту… Так вот я и думаю, велика ли разница в размерах моторного отделения БТ-5 и БТ-7, а также и моторов…

Я поручил Миките произвести замеры. Хотелось поскорее узнать результаты, но как только кончился авианалет, за мной заехал Костяхин и повез меня на южный сектор, где противник подбил два наших танка.

— Хоть из огня, но надо вырвать, — сказал мне Костяхин. (За каждым танком на передовой он следит лично.)

Оба танка были подбиты на участке полка имени Степана Разина. Фашисты прорвались через боевые порядки этого полка. Его разрозненные подразделения отошли в кукурузное поле, под высотку. На высотке — НП командира полка. Там мы застали генерала Орлова и полковника Кудюру. Они сидели, спустив ноги в окопчик. Генерал стремительно чиркал карандашом по карте полковника. С Костяхиным он разговаривал сначала через плечо, сердито и торопливо. Оказалось, что от наших подбитых танков ничего не осталось — сгорели.

— Ну кто так воюет, ну кто? — заговорил генерал, когда Кудюра, свернув карту, побежал к своей машине. — Есть угроза на одном участке — вы туда взвод, противник на другом нажмет — вы туда взвод. У вас везде понемножку, а результат-то какой? — Никакого!.. Вот скажите, вы академию кончили, вам доказывать не надо, что нельзя так воевать, разве это решение задачи, если ваш танковый взвод, придя на помощь полку, в лучшем случае поможет ему остановить продвижение противника? Это же убожество! А почему бы не оглушить противника танковым кулаком, отшвырнуть, да так, чтобы он не досчитался трех четвертей своих костей, чтоб следующий раз шел в атаку полумертвый от страха и чтоб ваш второй удар сделал из него месиво…

Увлекшись, генерал соскочил в окопчик и быстро заходил по нему.

Костяхин сказал своим ровным мягким голосом:

— Товарищ генерал-майор, но что же делать, когда противник не дает нам возможности собрать кулак: сегодня один участок тяжело болен, завтра на другом кризис, а третий умоляет дать ему хоть один танк, чтобы выручить батальон из окружения…

— Не дождетесь, пока все выздоровеют, и лечить не взводиком надо. Взводиком тут не возьмешь! — перебил его генерал.

— Соберите ваши взводики в батальон да и ахните. Одесса в осаде, но жернова есть, значит, и мельница должна быть — чего же вручную молоть?

— Спасибо за хлыстик, товарищ генерал, — сказал Костяхин.

Генерал посмотрел на свой стек, по-кавалерийски висевший на руке, метнул на Костяхина испытующий взгляд и, поняв, что тот отнюдь не имеет в виду его стека, длинно протянул: «А-аа» — и заулыбался. От его сердитого вида ничего не осталось. Это был уже совсем другой человек, с веселым, добрым взглядом.

В ответ на улыбку генерала Костяхин сказал:

— Нам остается только сделать соответствующие практические выводы.

— Да, только практические, практические, и чем скорее, тем лучше! — посоветовал генерал.

Мне стало обидно за своего комиссара: ведь то, что говорил генерал, Костяхин и сам отлично знал, уже несколько раз он разговаривал на эту тему с начальником отдела. Так почему же он сейчас промолчал, не сказал, что это не зависит от нас, сделал вид, что высказанная генералом мысль для нас новая? На обратном пути я спросил Костяхина об этом.

Он добродушно усмехнулся:

— Пусть идея будет генерала, это только поможет нам осуществить ее.

Когда я вернулся на завод, в дальнем углу цеха, возле обгоревших старых танков, происходило совместное заседание заводского партийного комитета и бюро партийной организации танкистов, работающих на заводе. Тут же были и Пантелей Константинович и главный конструктор. Микита всех созвал к себе на помощь, «чтобы не завалить хорошую идею», как он потом