Все больше и больше солдат с поднятыми руками приближаются к нашим машинам. «Вот этого мы не предусмотрели, — с тоской думаю я. — Кому их конвоировать? Какую им дать команду?» — и ругаю себя за то, что не знаю ни одной румынской обиходной военной фразы.
Из этого глупого положения нас выручили замелькавшие в свете прожекторов пехотинцы. Это были бойцы роты, с которой мы взаимодействовали. Командира ее, старшего лейтенанта Глобу, я видел только один раз, когда мы с ним договаривались об атаке, но его фигуру ни с кем не спутаешь в целом полку. В пилотке, сбитой набекрень, размахивая автоматом, он бежал саженными прыжками мимо пленных, стоявших возле своих винтовок, воткнутых штыками в землю. Политрук роты Токалийчук выглядел рядом с Глобой мальчиком.
— Глоба! Глоба! — закричал я, почему-то очень обрадовавшись, что узнал его.
Остановившись, Глоба свирепо заорал на пленных:
— Айда в плен! — взмахом автомата он показал им, куда итти, а потом побежал к танку и прокричал мне: — Пехота, танкист, не отрывается!
Я предложил ему посадить роту десантом на танки. Глоба согласился. Несколько бойцов он выделил для конвоирования пленных. Остальных разместили на двух машинах.
Больше мы не маневрировали по фронту. С включенными фарами и прожекторами танки продолжали движение по прямой в глубь обороны противника, не переставая вести огонь и не прекращая какофонию гудков. Глоба и Токалийчук, держась за мою башню, восторженно кричали мне в люк:
— Вот это красота! Вот это атака!
Они кричали вдвоем, но казалось, будто кричит один человек двумя разными голосами, низким и высоким.
Все танки, достигнув холма ориентира, по моему сигналу выключили свет. В непроницаемой тьме моя машина повернулась на девяносто градусов, прямо на юг, вдоль виноградников. По пулеметным трассам, одна за другой засверкавшим слева, я убедился, что моему маневру последовали все машины.
— Не сбились ли с курса? — то и дело спрашиваю я, высовывая голову из башни.
— Правильно! Правильно! — кричат мне в одно ухо Глоба, а в другое Токалийчук.
Достигнув западной окраины Беляевки, мы ворвались в село, где уже вели бой наши части, атаковавшие Беляевку с фронта.
Фашистские офицеры при подходе наших танков сбежали. Румынские солдаты, оставшись одни, сейчас же воткнули штыки в землю. У первой же хаты они встретили нас криком на ломаном украинском языке:
— Товарищи, мы нэ война!
Наши пехотинцы заметили снявшийся с позиции дивизион немецкой противотанковой артиллерии. Он помчался по дороге на Ясски. Нам приказано было уничтожить его.
В догонку за ним пустились моя машина, Кривули и Филоненко (остальные три остались в Беляевке). Перед самым селом Ясски мы налетели на вражескую пехоту, занимавшую оборону и, опять включив свет, стали давить ее. Увлекшись преследованием, мы зашли далеко влево, потом, выключив свет, повернули назад, чтобы сделать такой же заход на правую сторону дороги. И вот тут моя машина, задрав нос кверху, подпрыгнула и вдруг нестерпимо завыла и ушла из-под моих ног, как будто провалилась куда-то. Затем днище танка ударилось о что-то податливое. Меня стукнуло по голове, сверху в открытый люк башни хлынула вода.
Еще не поняв, в чем дело, я инстинктивно схватился за кромки башенных стенок.
Было такое ощущение, как будто кто-то с булькающим смехом давит мне на плечи, стараясь оторвать мои руки от кромок стен. В ушах звенело. Звон был дальний, но он становился все сильнее. По телу разливалась какая-то приятная, обезволивающая истома. «Неужели такая гадкая смерть!» — подумал я, и это заставило меня собрать все свои силы, чтобы вырваться из цепких объятий кого-то, давившего на меня сверху. Я стал подтягиваться на руках, сопротивляясь этому давлению. Сил нехватало. Но вдруг тело стало легким и плавно, свечой, пошло вверх, в люк. Затекшие пальцы сами оторвались от кромок стен. Меня сильно рванули за плечи, я на что-то встал и, как выброшенная из воды рыба, жадно заглотал воздух. Рядом был Микита. Он держал меня за ворот комбинезона. Меня рвало.
— Не оступитесь! — сказал он шопотом. — Я зараз, там ще Ванюша! — и его голова скрылась под водой.
Я стоял на корме машины. Воды было по шею. Микита исчез. Я понял, что он нырнул в люк.
Туман скрывал все вокруг. Видна была только вода, плескавшаяся у самых глаз.
Микита долго не появлялся. В напряженном ожидании мне уже стало трудно дышать, как будто я тоже был под водой. Наконец, Микита опять заворочался у моей спины, сталкивая меня с машины. Рядом с его головой появилась голова Ванюши, свисавшая на меня.
— Жив! — прошептал Микита, выдохнув воздух, и стал мне докладывать, что Ванюша сам сумел добраться до боевого отделения и тут уже повис на пушке. — Не дотянул! — сказал Микита.
Он положил механика животом себе на плечо, так что туловище Ванюши свесилось головой вниз, и выпрямился во весь свой рост. Я стал поддерживать Ванюшу руками. Вода потекла из него, как из ведра. Он застонал, задвигался, начал отплевываться.
— Живучий, чертяка! — ласково сказал Микита и поставил Ванюшу на ноги.
Я стоял вплотную к Ванюше. Сначала он только сопел и почему-то ощупывал себя. Потом стал тихонько посмеиваться. Он одного роста со мной. Нам приходилось задирать головы, чтобы не хлебнуть воды. Миките вода была только по грудь. Он смотрел на нас сверху вниз, как на котят, с которыми не знает, что делать…
Я пытался понять, куда это мы попали, в реку или озеро. Местность возле села Ясски была мне совсем незнакома, но я знал, что тут, у реки Туруйчук, есть несколько небольших озер. Так как вокруг ничего не было видно, казалось, что мы стоим посреди большого озера. Я стал высчитывать, как далеко от берега мы могли запрыгнуть. После разворота машина летела на
