И покушение вспомнил: как ворвался в зал, увидел стоящего у трона Стэнна, и ненависть окатила горячей волной, заставив забыть, зачем он так сюда торопился, кинула вперёд, затмив разум. И сколько силы вложил он в вылетевшее из рук заклинание, тоже вспомнил…
И ведь винить некого! Сам, только сам виноват! Пошёл на встречу с неизвестным человеком, не прикрывшись ментальным щитом! А ведь Джэффас его неоднократно предупреждал. И Его Величество даже Указ издал, повелевающий всем придворным носить ментальный щит не только во дворце, но и дома. А он, ослушник, дома снимал его, как рабочий костюм, чтобы не обижать Лэнси. Она-то от него никогда щитом не закрывалась.
Вот и доигрался. И сидит теперь в тёмном и сыром подвале, на цепи, как собака, и ждёт смерти за преступление, совершённое против того, кого иногда, посмеиваясь, называл третьим сыном.
Какое счастье, что его покушение не удалось!
И какое горе, что он так подставил собственных сыновей.
Дни проходили за днями, и здесь, в постоянном сумраке каземата, Нэзвинг потерял счёт времени. Сперва ждал, вздрагивая от малейшего шума, от шагов сменяющегося караула, что его поведут в пыточную, чтобы узнать о зачинщиках покушения.
Хоть и понимал, что пришедший в первый же час после его заточения лорд Рэвалли наверняка прошерстил все его воспоминания, и теперь Король о покушении знает даже больше, чем он сам. И пытать его совершенно бесполезно. Разве что, в наказание за преступление.
Потом, устав от собственного страха, с каким-то отчаянным нетерпением стал ждать казни, желая, чтобы закончилось мучительное ожидание. Но дни шли, а о нём словно забыли, и он внезапно понял, что это — и есть казнь. Что теперь он будет находиться в этом тёмном и сыром каземате до скончания своих дней. И чуть не взвыл от тоски, представив, сколько еще долгих дней придётся ему сидеть в цепях, гремящих от малейшего движения, натирающих запястья и лодыжки, мечтать о свете и солнце, слушая шорох стекающей по угловой стене воды, кутаясь в одеяло от пронизывающей сырости.
Но он сам виноват. Сам.
Он был на хорошем счету, Король его уважал, Джэффас считал лучшим другом. А он покусился на самое святое, что у них есть: на любимого сына и правнука.
Если бы кто-то посмел тронуть его сыновей, он бы преступника порвал на части и глазом бы не моргнул. Так чего ж он удивляется жестокому наказанию после того, как чуть не убил Стэнна?
И мысли Нэзвинга снова возвращались к семье, к жене и сыновьям, которым он принёс столько горя. Лишь бы с ними было всё в порядке. Лишь бы на них не отразилась его казнь. Король добр и милостив, он не будет наказывать ни в чём не повинных детей. И Лэнси… Лэнси… Сможет ли она когда-нибудь простить его?
Почувствовав чей-то взгляд, Нэзвинг поднял глаза и, увидев стоящего у входа Джэффаса, торопливо поднялся, гремя цепями, и склонился в поклоне:
— Джеффас… — голос сорвался, но лорд взял себя в руки и поправился: — Лорд Джэффас, рад вас видеть.
Королевский Колдун не ответил на приветствие. Молча подошёл к узнику, снял оковы и коротко сказал:
— Пойдём.
— На казнь или в пыточную? — голос опять дрогнул, и Нэзвинг закусил губу: незачем показывать свою слабость. Он — дворянин, и должен уметь держать себя в руках в любых обстоятельствах.
Но Джэффас снова не ответил. Вышел из камеры и пошёл по коридору, даже не посмотрев, идёт ли за ним осуждённый. Нэзвинг поднял голову, сжал губы и двинулся за бывшим другом.
Мимо пыточной прошли, не замедлив шаг, и лорд с облегчением сглотнул ставшую вязкой слюну. Значит, сразу казнь. Слава Древним Богам! Сжалился Король над своим верным вассалом, учёл бывшие заслуги. Если б ещё казнили тайно, на скрытой пологом невидимости площадке на заднем дворе дворца, он был бы вообще счастлив.
Но мимо поворота к месту тайной казни прошли, не задерживаясь, и Нэзвинг вздохнул: значит, казнь будет прилюдной. На площади перед дворцом. И весь город увидит его позор. Лишь бы Лэнси не пришла. И сыновья. Незачем им смотреть, как вспыхнет и осыплется пеплом их любимый муж и отец.
А если… если Король уже лишил его дворянства, и он уже не лорд? И казнь его будет через повешенье, как обычного простолюдина?
Нэзвинг чуть не застонал: только не это! Болтаться на верёвке несколько дней, чтобы каждый желающий мог бросить в него камень, а вороны клевали его тело… Нет, Король добр и милостив, он не станет так поступать с преданным придворным…
…который хотел убить его любимого правнука?!
Король в своём праве, а его, Нэзвинга, дело — с достоинством принять то наказание, которое назначит ему Его Величество.
Занятый тоскливыми мыслями, Нэзвинг даже не заметил, как они свернули в коридор, ведущий в служебные помещения дворца, и очнулся только у кабинета Джэффаса. Главный Королевский Колдун открыл дверь:
— Входи.
Нэзвинг вошёл и непонимающе огляделся. В кабинете больше никого не было, и Нэзвинг вдруг вспомнил, что и по коридору они шли одни, стражники отстали ещё на верхних этажах каземата. В душе шевельнулась слабая надежда, но Нэзвинг придушил её в зародыше. Возможно, Джэффас просто по старой дружбе решил зачитать приговор наедине, а он зря огорчался, что они прошли мимо поворота к тайной площади? Может быть, Король в своём великодушии не отказал ему в милости быть казнённым вдалеке от людских глаз, и Джэффас приведёт приговор в исполнение прямо здесь, в своём кабинете?
— На колени, — скомандовал Джэффас, и Нэзвинг, не задавая лишних вопросов, опустился на ворс мягкого ковра. Сейчас он услышит свой приговор.
— Указ Его Величества Короля Кэтанга Гэйниса Первого, — торжественно прочитал Королевский Колдун, и Нэзвинг замер, сцепив зубы, стараясь не выдать пробежавшую по телу дрожь.
— Я, Гэйнис Первый, Великий Король Кэтанга и присоединённых к нему ближних и дальних пределов, ознакомившись с условиями и последствиями совершённого лордом Нэзвингом преступления против Короны и Короля, приказываю…
Джэффас сделал небольшую паузу, а Нэзвинг облегчённо прикрыл глаза: лордом… значит, удастся избежать казни через повешение. Не будет позора лишения титула сыновьям. И жена сможет ещё удачно выйти замуж, когда вся эта история немного подзабудется. Спасибо Королю…
А Джэффас, внезапно усмехнувшись, продолжил:
— …выслать лорда Нэзвинга в его родовое поместье без права покидать его пределы в течение пятидесяти лет.
И, бросив Указ на стол, весело сказал, отбросив всякую торжественность:
— Поздравляю, Нэзвинг. Ты легко отделался.
Нэзвинг, не веря своим ушам, поднял
