— Не откажусь, — Вильмонд опасливо посмотрел на лес.

Мортусы, оставив Верона одного, прогулочным шагом побрели в сторону скрипящей хижины. Ветер всё-таки поднимался. Лицедей пересёк мост, по привычке, что были свойственны даже духам, глянул в овраг и, поигрывая зелёными огнями-глазами, приблизился к Верону. Юноша открыл глаза, зашипел от ноющей боли в бедре и от ужаса вскрикнул.

— Тише, мальчик, — ласковым голосом сказал Лицедей. — Тебе ничего не угрожает.

Верон осёкся — слишком знакомым голосом говорило с ним это существо. Юноша не смел шевелиться, всем своим телом он чувствовал его силу, его демонический взгляд буравил смертное тело, проникал в каждую мысль, стремительно мелькающую в его голове.

— Не бойся, — сказал женским голосом дух. У юноши сердце ушло в пятки — он узнал голос и тембр одной из воспитательниц приюта. — Подозреваю, что эти двое мерзких мортусов тебя напугали своим неожиданным появлением в лесу?

— Так… это ты напал на нас, — сухими губами произнёс Верон.

— Я? — Лицедей развёл руками. — Я всё время был здесь, мальчик. Не важно, каким образом тебя сюда доставили. Важно зачем…

Боль резанула бедро, Верон прикусил губу, зашипев.

— Ах да, — Лицедей присел около него, поднёс руку в чёрной длинной перчатке и резко выдернул остатки стрелы.

Верон закричал, дух махнул рукой, снимая боль.

— Теперь-то ты готов меня слушать? — голос Лицедея окреп, перерастая в мужской.

Юноша не ответил. Не моргая, он смотрел в темноту под капюшоном, стараясь не концентрировать взгляд на зелёных огоньках.

— Отлично, — протянул дух. — Ты никогда не замечал, что ты особенный, Верон? С тобой никогда не происходили странности, из ряда вон выходящие?

— Ну, — Верон почувствовал прилив уверенности, — когда горел приют в Теневале… пламя расступалось передо мной… Во снах приходили голоса…

— А ещё тебя не коснулись чары Норос-Сугура? — подхватил Лицедей голосом мягкого воспитателя. — Более того, они не тронули и твоих якобы друзей.

— Почему «якобы», господин?

— Разве ты не замечал, каков этот придира Алормо? — стальным голосом произнёс Лицедей. — Он делает из тебя рыцаря, таскается за тобой, постоянно ругает. Может показаться, что он заботится о тебе, но это ложь.

— Ложь…

— Ложь, — подхватил Лицедей задорным голосом. — От каждого слова смердит ложью… Да будет тебе известно, что рыцари Святого Воинства — безумные фанатики, ищущие лжепророков северной богини для того, чтобы казнить и принести ей кровавую жертву. И ты, полный столь невероятной Мощи, подходил этому гнусному обманщику.

— Я, — Верон сглотнул, — я не могу поверить… Почём мне знать, что вы говорите правду?

— Вспомни, кто сжёг приют, — терпеливо попросил Лицедей. — И почему его сожгли?

— Это было семь лет назад, — пробормотал неуверенно Верон, — я плохо помню…

— Приют сожгли солдаты по приказу королевы, — сказал Лицедей. — Припоминаешь — шлемы с гребешком, знамёна и их мерзкие кличи? Поток посылает в мир сильных Мощью существ, Одарённых, и ты, мальчик, один из них.

— Я? — Верон помотал головой. Он не знал, о чём говорил дух.

— Ты, — усмехнулся Лицедей. — И я собираюсь помочь тебе выполнить твою великую миссию. Ты ведь хочешь стать героем? Хочешь славы и любви?

Верон сглотнул. Дух протянул ему руку:

— Я могу тебе помочь. Заключим сделку — ты выполнишь моё небольшое поручение, а я помогу тебе стать кем-то в этом большом мире.

Верон оглянулся — никого рядом не было, а мир словно вымер — так было тихо. Лицедей терпеливо стоял над ним с протянутой рукой, его зелёные глаза поигрывали в тёмном пустом капюшоне. Юноша заскрипел зубами и потянулся к нему.

***

Эстифал оказался достаточно крупным поселением: более полусотни домов, отстроенный муниципалитет, две часовни — имперская и аромеронская, рыночная площадь. Если бы не тёмные времена, наступившие совершенно неожиданно для всех, быть может, даже для богов, поселение переросло бы в город.

В настоящие дни, всё же Эстифал был населён только наполовину; брошенные дома, разрушаемые временем, угрюмо торчали по краям, а жилая часть, по общей цинмарской практике Тёмного Века, обнесена деревянным частоколом. В отличие от Кеинлога, в покинутой цивилизацией части поселения было пусто: там не жили ни отчаянные беженцы, ни чудовища — во всяком случае, Ринельгер никого не почувствовал и не увидел.

Ополчение, стоявшее на страже Эстифала, не задавало вопросов, только хмуро и с какой-то сочувствующей печалью встретило остатки отряда, отбывшего днём двадцатью бойцами, а вернувшегося с еле живыми четырьмя.

Поселение уже проснулось, жители занимались бытом, почти не обращая внимания на прибывших охотников на демонов. Кто-то шептался, а кто-то крикнул, что будет сегодня пить за погибель чудовища из Дегановых Рубцов. Никто из группы никак на это не реагировал, они смертельно устали, а горечь потерь затмевала радость от победы.

Алормо попросил у хозяина гостиницы освободить лишние комнаты, оставив каждому по одной — благо, ночлежка была большой, да и странников и лишённых жилья эстифальцев — мало. Перед сном Ринельгер осмотрел Эссу — её состояние заметно ухудшилось, но думать об этом у чародея сил уже не оставалось. Он выдал лучнице успокаивающее зелье с примесью наркотических трав, чтобы она смогла уснуть, и ушёл в свои покои.

Ринельгер проспал весь день, и это был самый здоровый его сон за всю жизнь: никаких картин он не увидел, лишь тьма, когда сомкнул глаза. Проснувшись, первым делом чародей открыл свой дневник, чтобы записать всё самое важное, что случилось за прошедшую ночь, и подвести итоги.

— Кровь Орина передала мне его знания, — заключил он, наблюдая за своим отражением в грязном окне. — И кровь Зериона… м-да, мне нужно было сказать это… признаться.

Огненные заклинания и молнии — никогда Ринельгер не углублялся в их познании, но, после смерти Зериона, адепта этих чар, пламя стало даваться ему так, будто он провёл десятки лет за его изучением. Кровь говорила, кровь несла знание, каким обладал её носитель.

Кровавые чары — одна из древнейших ветвей магии, и её адепты применяли их только в лечебных целях. Главное правило кровавого чародея — остановить потерю жизненной энергии в крови, восполнить её и закрыть прореху, то есть рану. Познавать кровь, использовать её в качестве контроля над живым существом или убивать, воздействуя на неё — преступление против жизни, против воли богов.

Амилиас твердил Ринельгеру и Кассии, что воздействовать на кровь, пытаться ею управлять невозможно, как и водой, что это может убить чародея, и только тот, кто обладал непомерной силой воли, имел тонкое чувство Мощи, мог совладать с чужеродной энергией. Ринельгер считал, что наставник просто не смог убедить учеников божьим гневом, а потому придумал такую чушь. Но каждый раз, при соприкосновении с чужой кровью, Ринельгер терял рассудок, его выворачивало наизнанку. А теперь — ничего… кроме блага. Блага ли?

Ринельгер открыл страницы, посвящённые эликсиру, сделал пометку и принялся извлекать важные компоненты из челюсти