Внезапно я понимаю, откуда мне знакомы эти глаза. Передо мной же ни кто иной, как Павел. А видела я его раньше на том снимке, что взяла из сундука у баба Нюты.
— Хватит, — всхлипываю я и с остервенением продвигаю его еще на несколько сантиметров, — Вы сами ей все скажете, видите, я вас возвращаю…
Краешек губ партизана едва заметно дергается, словно он хочет улыбнуться.
— Отпусти воротник, все равно ты меня не дотащишь… — мужчина закрывает глаза. — Лучше стихи мне почитай…
Удивляюсь его странной просьбе. Как же можно думать о стихах в такую минуту? Может быть, он всего лишь бредит? Но я не могу отказать его просьбе. Однако и гимнастерку я не выпускаю из побелевших от напряжения рук. Я протаскиваю его еще на несколько сантиметров и вбираю в легкие прохладный свежий воздух.
Уж миновало много лет,
Но помнят люди эту дату,
Что выжгли кровью на войне
Простые русские солдаты.
И каждый год бессмертный полк
Несет Победы Знамя.
И на минуту шепот смолк.
Горит Святое пламя.
Чтоб Человеком человек
Назваться мог по праву,
Пусть пламя Памяти навек
На камне выжжет славу!
Потомки бережно хранят
Великий подвиг дедов.
Ценою боли и утрат —
Величие Победы!
Строки ложатся одна на другую легко и свободно. Словно это стихотворение уже существовало до меня. Но сейчас я ощущаю остро, как никогда, что я и мир — одно целое. Будто бы все, что существовало раньше, есть сейчас и будет потом — для меня… И все чувствуется и ощущается во сто крат сильнее, чем раньше.
Отпускаю его гимнастерку и падаю рядом с партизаном на колени. Всматриваюсь в его светлые глаза, которые неотрывно глядят на небо. Невольно я тоже поднимаю взгляд на небо и вижу лишь бесконечную серость…
— Не надо, слышите, не надо так со мной шутить…
Лихорадочно цепляюсь пальцами за свои волосы и пытаюсь различить в его остекленевших глазах хоть какой-нибудь отблеск жизни. Но глаза остаются такими же неживыми. Подернутые мутной дымкой, они кажутся мне сделанными из мрамора.
Прислоняю пальцы к его шее. Пытаюсь уловить хотя бы едва заметный пульс. Сигнал к тому, что надо действовать. Но ничего не происходит. Я сижу перед ним на коленях долгое время, но так и не улавливаю биение сердца.
Тогда я вскакиваю на ноги и кидаюсь прочь. Бегу, продираясь сквозь деревья. И длинные ветки больно бьют меня по лицу.
Ненависть и боль, которые слились внутри меня в один большой ком, ставший у меня посреди горла, сделали свое дело. Я несусь, словно пытаюсь убежать от смерти. Налетаю на деревья, отскакиваю от них и бегу дальше. Боюсь даже моргать, потому что знаю: стоит только хоть на секундочку закрыть глаза, как я увижу его. Мертвого. Павел даже сейчас будто бы лежит передо мной с остекленевшими мутными глазами. И его холодные губы почти беззвучно шепчут: «Эх, война… Что же ты наделала? Я же обещал ей, что вернусь…»
Я до сих пор будто бы слышу эти придуманные мною слова. Меня по-прежнему пробирает дрожь от этой несуществующей фразы…
***
А вдруг, Тихон тоже сейчас где-нибудь умирает? Я же убежала тогда, и даже ни разу не оглянулась…
Мысль о том, что Тихон сейчас в опасности, подстегивает меня бежать дальше. Если я опоздаю, и по моей вине умрет еще и Тихон, то я точно сойду с ума…
Я бегу не чувствуя под собой ног. Слева и справа от меня мелькают деревья, в ушах свистит ветер. А в голове все еще звучит тот выстрел. Вспоминая о том, что произошло всего лишь несколько часов назад, холодею от ужаса. По спине бегут мурашки, и волосы на голове, кажется, встают дыбом.
За то время, что я потратила зря, могло произойти все, что угодно. Моя фантазия рисует мне самые мрачные перспективы развития событий. Пытаюсь отогнать от себя тяжелые мысли. Кажется, так легче бежать.
Сердце бешено колотится в грудной клетке, и ужасно колет в правом боку от быстрого бега. Я начинаю задыхаться, но мысль о том, что я могу не успеть, подстегивает меня бежать дальше.
Главное не останавливаться. Бежать, только бежать. Еще быстрее. Главное не споткнуться. Понимаю, что, если упаду, то уже не встану.
Мысль о том, что скоро деревья начнут редеть, и я достигну окраины леса, придает мне сил. В конце концов, должен же лес кончиться когда-нибудь?! Во мне словно просыпается второе дыхание и я уже почти лечу над землей, рискуя врезаться в дерево. Кажется, ему все-таки нет конца.
В голове снова, словно бешеные бабочки, роются непрошенные мысли. Пытаюсь разобраться в них, но тщетно. Мозг уже кипит. Еще немного, и я перегорю. Больше всего на свете мне хочется сейчас лечь и больше не вставать.
Спотыкаюсь и лечу носом вперед. Неосознанно протягиваю перед собой ладони и падаю на них, сдирая кожу о сухие ветки. Тут же вскакиваю и снова бегу вперед.
Единственное, что меня побуждает бежать — страх. Дикий, необузданный страх, от которого начинает тошнить. Я боюсь не за себя. Я боюсь за него.
Ну зачем я только послушалась его и убежала? Как я могла бросить его одного в лесу? К страху еще примешивается злость к самой себе. И что мне теперь делать? От осознания своей беспомощности хочется залезть на дерево и спрыгнуть вниз. Внести хоть какое-то разнообразие в этот безумный марафон.
Но я лишь крепче сжимаю зубы и бегу еще быстрее.
Вглядываюсь вперед. Деревья редеют, и я замечаю какое-то зарево вдали. Возможно, моя фантазия просто разыгралась, и это всего лишь закат.
Выбегаю из леса. По дороге чуть было не врезаюсь в колодец. Бегу по тропинке к главной улице. Оказываясь в относительной безопасности, прислоняюсь к стене ближайшего дома, чтобы отдышаться, и упираюсь руками в колени.
Пытаюсь выровнять дыхание. В боку колет от быстрого бега. Откидываю со лба челку и вытираю рукавом кофточки пот.
Неожиданно где-то вдали раздается крик. Резко поднимаю голову и смотрю вдаль. С моих губ слетает короткий вздох, когда я с ужасом замечаю в самом конце села поднимающийся в небо густой темно-сизый дым.
Вне себя от ужаса несусь к дому Лили. Подбегаю к двери и изо всех сил барабаню в нее кулаками. Но мне никто не открывает.
— Тихон! — кричу я. — Лиля! Да кто-нибудь, откройте же!
Пинаю дверь ногой, и она внезапно открывается сама. Холодея от страшной догадки, переступаю через порог и захожу в сени.
— Катя! — раздается совсем близко. Оборачиваюсь и вижу перед собой Тихона.
Мое сердце подпрыгивает куда-то к горлу. Я издаю какой-то странный хлюпающий звук и кидаюсь ему на шею, чуть не сбивая